Убийство в кукольном доме. Как расследование необъяснимых смертей стало наукой криминалистикой - Брюс Голдфарб Страница 10

Благодаря богатству Глесснеров Фанни и Джордж ни в чем не нуждались. Для детей были открыты все возможности. Они посещали уроки верховой езды, танцев, изящных искусств, обучались у частных педагогов. Из-за тяжелой аллергии Джорджа доктор посоветовал не подвергать его «нервному напряжению школы, где он будет вынужден соперничать с другими» ^[48].

Глесснеры нанимали лучших педагогов, которых только можно было найти в Чикаго. «Через порог этого дома один за другим переступали ваши учителя — литературы, классических и современных языков, математики, химии, изящных искусств, всей совокупности гуманитарных и естественных наук, выходящей далеко за пределы программы высшей школы», — писал Джон Джейкоб Глесснер в своем собрании воспоминаний и фотографий под названием «Дом 1800 на Прейри-авеню» ^[49].

«Можно спорить о том, был ли этот план обучения верным или нет, — продолжает Глесснер в этой книге, — но я уверен, что он подарил каждому из вас огромный запас общих познаний, острую наблюдательность и ум, способность и желание учиться и достигать успеха во всем, за что вы брались. Если и есть самый легкий путь вперед, то он лежал перед вами, какими бы ни были его недостатки в других отношениях».

Фанни выросла именно такой целеустремленной, какой ее воспитывали. Как и брата, ее учили литературе, искусству, музыке и естественным наукам. Оба ребенка осваивали игру на скрипке и танцы. С тех пор как ее тонкие детские пальчики смогли держать иглу и нитку, Фанни практиковалась в шитье, вязании на спицах и крючком, других видах рукоделия. Она научилась бегло говорить по-немецки, по-французски и на латыни. Привыкшая проводить большую часть времени в компании взрослых, по наблюдению ее отца, даже в очень юном возрасте Фанни была хорошей собеседницей.

У Джорджа была собственная химическая лаборатория, предмет зависти его учителя. В доме был установлен ретранслятор пожарного сигнала, чтобы узнавать, где в городе замечены пожары, а также личная телеграфная система, линии которой тянулись к домам семи его друзей. Когда раздавалась тревога, Джордж и его «пожарная бригада» мчались на место пожара, где Джордж зачастую делал фотографии. Он стал способным фотографом-любителем.

Классная комната превратилась в «место встреч как друзей Джорджа, так и учителей, потому что все они были товарищами, — рассказывал Джон Джейкоб Глесснер. — Здесь они вели свои долгие, долгие беседы юности, предавались юношеским развлечениям, здесь собиралась их пожарная бригада, их тщательно организованная телеграфная компания… Схожим образом развлекалась и Фрэнсис со своими подругами. Никакой слежки, никаких наказаний, в этом нет нужды, не было ни неукоснительных правил, ни слишком жестких дисциплинарных установлений» ^[50].

Каждое лето Фанни и Джордж сбегали из жаркого Чикаго и наслаждались свободным временем в «Рокс». В усадьбу заранее отправляли слуг и повара, чтобы они открыли Большой дом и подготовились к приезду семьи. Фрэнсис путешествовала со своими детьми и гувернанткой, часто в компании сестры Хелен. Во время двухдневной поездки на поезде нетерпение все возрастало, дети считали остановки до пункта назначения. Повозка, которую везли две гнедые лошади, встречала их на станции для трехмильной поездки до «Рокс».

«Никогда не забуду то ощущение, когда, сходя на перрон в Литлтоне, я делала первых полный вдох чистого деревенского воздуха, — вспоминала Фанни в письме много лет спустя. — Мы с Джорджем были так счастливы, не могли дождаться, когда же окажемся дома» ^[51].

«Первая ночь в Большом доме всегда была незабываемой: так прохладно, так чисто, так тихо, — писала она. — Мы с Джорджем устраивались в кроватях с таким восхитительным комфортом, что с трудом засыпали, просыпались утром под ярким солнечным светом и спешили убедиться, что все осталось на своих местах».

Фанни использовала дровяную печь в двухкомнатном домике, который построил для нее Скотт, чтобы готовить варенье и консервы для дома. А на своей персональной плите она по крайней мере один раз приготовила полноценный обед.

Джорджа и Фанни сопровождал Хиро, их скайтерьер, свирепый охотник на сурков, на чьем счету было как минимум семь жертв. Преданный детям пес «тяжело сходился с незнакомцами», писала Фрэнсис в своем дневнике ^[52]. Дети проводили дни, купаясь или исследуя окрестности Уайт-Маунтин и Франконии Нотч, где находились знаменитая Старик-гора и ручей Флюм, протекавший по ущелью, гранитные стены которого поднимались до 20, а то и 25 метров.

Что в Чикаго, что в «Рокс» вечерами они играли в карточные и настольные игры или разыгрывали затейливые tableaux vivants, живые картины с импровизированными костюмами и аксессуарами ^[53].

В «Рокс» Айзек Скотт построил десятиметровую башню с маленькой платформой, которую семья называла обсерваторией. С вершины обсерватории открывался роскошный вид на поместье и деревни Литлтон и Бетлехем в отдалении. Джордж и Скотт завели ежедневный ритуал: они поднимались на вершину башни на закате и зажигали свечу, пламя которой превращалось в слабый свет маяка во мраке.

Скотт был близок и с Джорджем, и с Фанни, он учил их рисованию и резьбе по дереву, но с Фанни сошелся даже больше, чем с ее братом. В течение нескольких сезонов, проведенных в «Рокс», Скотт стал одним из постоянных ее спутников. Он часто сопровождал семью на прогулки для наблюдения за дикой природой.

«Нас больше всего интересовали прекрасные птицы, — писала Фрэнсис в своем дневнике. — Здесь их сотни, множество видов: голубые сиалии, королевские тиранны, малиновки, ласточки, вьюрки, овсянки и так далее. День, считай, прошел даром, если мы не нашли ни одного гнезда» ^[54].

Фанни с ранних лет проявляла интерес к медицине. Ребенком ее завораживали мумии и анатомические пособия Везалия. Ее интерес к медицине стал более личным, когда в возрасте девяти лет, в мае 1887 года, она серьезно заболела по пути из Чикаго в «Рокс». У нее поднялась температура, воспалилось горло и началась тошнота. Во время пересадки в Нью-Йорке Фрэнсис Макбет отвела дочь к врачу, который поставил диагноз «тонзиллит» и порекомендовал обратиться к хирургу. Операция в те времена была непростым делом: до появления антибиотиков, анальгетиков и практики стерилизации даже несложная процедура могла превратиться в мучительное и опасное для жизни испытание.