ПлоХорошо. Окрыляющие рассказы, превращающие черную полосу во взлетную - Ольга Савельева Страница 10

Великую утреннюю проходку Буренки с грозным намордником на лице (на морде, точнее, но в случае с симпатичной Буренкой – на лице!), в сопровождении свиты из шести брутальных мужиков с вилами, село запомнит надолго.

А толку?

Лидочка вечером снова пустая пришла.

Село хохотало.

Все обожали Буренку и опасливо радовались, что это не их корова.

Но оставался главный вопрос на повестке дня: как? Как они это делают, паршивки?

Шерлок с Севой решили проследить за коровами вместе. Общая молочная проблема сплотила их и впоследствии сделала лучшими друзьями.

Картина, открывшаяся двум засевшим в засаде разведчикам, была эпичная.

Гордая Лидия игриво укладывалась на зеленом удобном пригорочке, аккуратно и развратно раскидывала ноги (второе имя Лидочки, вероятно, Шэрон Стоун) и подставляла подружке вымя, полное молока, а Буренка осторожно, чтобы не повредить Лидочку гвоздями, аккуратно сосала молоко.

Вот ведь молочные бунтарки! Шок!

Сева понял, что единственный способ перестать воровать нервы у Шерлока, а молоко у Лидии Шерлоковны – это изолировать Буренку от стада и никуда не пускать.

Личный карантин, так сказать, у отдельно взятой коровы.

Решили они с Милой посадить Буренку в сарай. А куда еще? Сарай отныне должен был, по задумке хозяев, стать для коровы тюрьмой. Не хотела по-хорошему? Получай!

Вечером Буренка покорно прошла в камеру, демонстрируя образцовое поведение заключенного. Даже жалко ее немножко стало: хорошая корова-то. Характер плохой, а корова – отличная.

Рано утром Мила пошла доить Буренку, а ее нет. Как говорится, «как корова языком слизала» – пусто!

– Буренку украли-и-и! – испуганно закричала Мила и айда будить мужа: может, воры не далеко ушли? С упирающейся-то коровой? (а Буренка точно будет упираться, она ненавидит, когда кто-то что-то решает за нее).

Сонный Сева, в одних портках прибежавший на звук истерики жены, с удивлением обнаружил, что и замок, и ключ – все на месте и в порядке.

Какие-то слишком вежливые воры с филигранно тихим похищением.

Прямо фокус, а не преступление!

Тут же прибежал соседский мальчишка и наябедничал, что «ваша Буренка опять на колхозном поле люцерну хомячит».

Одна. И никаких воров вокруг.

Мистика! Как можно сбежать из запертого сарая? Как? Сева ненавидел ребусы.

Утром следующего дня он уже сидел в засаде, в мокрой росе, в ожидании разгадки. И лично видел, как на заре, часам к пяти, с первыми лучиками солнца через крохотное оконце (два метра от пола) наглухо запертого сарая грациозно просачивается не худенькая Буренка, грузно плюхается на клумбу под окном, вскакивает и, пугливо оглядываясь, яростно шарашит в сторону поля с люцерной.

Ядрёна-корова! Не желает самоизолироваться! Ни в какую!

Вы знали, что коровы умеют сигать из окон? Так знайте! Умеют!

Сева чертыхнулся, вылез из укрытия и решительно пошел к сараю, где намертво заколотил оконце.

После чего вернул угрюмую Буренку на место, в камеру.

Теперь это не просто камера – настоящий карцер! Сама напросилась!

На следующее утро Мила снова пошла доить Буренку, а коровы и след простыл. Нет коровы! Опять! Да сколько ж можно!

Только откуда-то из-под земли гневное мычание раздается.

Стали разбираться, откуда звук. Мать честная! Эта несносная корова в подвале! В соседнем сарае!

Сорвала дверь с петель, вышла на свободу, пошла в другой сарай, заманчиво пахнущий картошкой, и уже там провалилась сквозь землю.

Люк в подпол, кстати, совсем маленький, но корова его умудрилась открыть и не просто провалилась туда, а грациозной балеринкой соскочила по узеньким ступенькам.

И там, в подвале, в знак протеста разлеглась Буренка на хозяйской картошке, предварительно поужинав парой килограммов. Парой десятков килограммов, если точнее.

А коровам нельзя картофель. Не рекомендовано. Пучит их от пюрехи.

И, как потом выяснилось, орала Буренка не оттого, что ударилась, поломала ноги или оттого, что ей больно: просто ей скучно лежать было, и в животе – газики.

Хозяева-а-а, выручайте!

Привычная вызволять корову из передряг убойная бригада из шести человек тащила Буренку за рога из подвала, подталкивая сзади – бесполезно. Тяжела ноша.

Пришлось целый день разбирать пол сарая и придумывать целую систему рычагов и веревок, чтобы эту мычащую акробатку вызволить из подпола.

Вытащили! Еле-еле!

Ядрёна-корова!

Никто не верил, что она целехонька, думали, переломана вся, без ног и с отбитыми внутренними органами. А Буренка, как только вытащили ее, вскочила и вприпрыжку, примукивая, припустила к люцерне: соскучилась по вкусненькому на картофельной диете.

Сева и Мила вздыхали. Они давно поняли, что это не корова, а настоящее стихийное бедствие. Вот что с такой делать прикажете?

Решили посадить ее на цепь.

Сева сделал во дворе навес, вбил столбы, нацепил ошейник на корову, привязал цепь к столбу.

Собакорова настоящая, сторожевая.

Буренка не сразу поняла, что случилось, а когда разобралась…

О-о-о… Вы знаете, как мычат обиженные коровы? Это тот еще фальцет! Это автосигнализация и тромбон в одном флаконе.

Буренка протестовала весь день. Ни на минуту не смолкла. Потом мычала всю ночь изо всех своих коровьих сил.

Когда Буренка сорвала голос (а это было неизбежно), и он стал похож на джигурдящий мотор (производное от фамилии Джигурда, да), она снизила тональность, но не громкость.

Теперь она хрипела, но громко и страшно.

Мила и Сева лежали в хате на кровати, ночью, глядя в потолок, и слушали завывания Буренки. Сна ни в одном глазу. Куда уж тут спать при таком шумовом сопровождении…

– Я, кажется, больше не могу. Это не корова, это одна большая ушастая проблема с выменем, – сказал Сева.

Мила даже всплакнула от бессилия.

Под утро мычание стихло. Они задремали.

Проснулись спустя пару часов и в звенящей сельской тишине вышли к навесу, где и обнаружили пустую цепь и намордник.

Буренки не было.

– Украли? – с надеждой спросила измученная приключениями Мила.

– Может, сама сбежала? – предположил Сева.

Как? Куда? Неизвестно.

Но это ж Буренка… Ядрёна-корова.

В стаде ее не было, на колхозном поле не было. Пропала.

Корова, обожавшая свободу, чужое молоко и непослушание, ушла под утро на зов собственного беспокойного сердца бунтарки и на запах свежей люцерны.