Книга чудес - Натаниель Готорн Страница 8

А к полудню наша юная компания обосновалась в долине, посреди которой бежал небольшой ручей. Крутые берега этого узенького ручейка густо поросли орешником и каштанами, среди которых высились несколько дубов и кленов. Летом ветви деревьев переплетались над водой, доставляя такую густую тень, что даже в полдень под ними было темно, как в сумерки. Недаром ручей назывался Тенистым. Но с тех пор, как в этот уединенный уголок прокралась осень, зелень листьев мало-помалу сменилась золотом, которое ярко горело на солнце и уже не давало тени. Казалось, даже в этот пасмурной день ярко-желтые листья залиты солнечным светом. Несметное множество пронизанных солнцем золотых листьев усыпало русло и оба берега ручья. Тенистый уголок, где летом было прохладно, стал теперь самым солнечным местом, какое только можно было найти. А крошечный ручей все бежал по золотому руслу, то останавливаясь, чтобы образовать пруд, в котором весело резвились пескари, то быстро катясь дальше, будто спешил добраться до озер. Порой он забывал посмотреть, куда течет, и натыкался на стволы деревьев, преграждавших ему дорогу. Вы, наверное, рассмеялись бы, услыхав, как он роптал и сердился в таких случаях, а вновь пустившись в путь, продолжал разговаривать сам с собой, словно от смущения.

Воображаю, как он удивился, найдя свою тенистую лощину ярко освещенной и услыхав веселый детский смех и болтовню. Должно быть, именно поэтому он так торопился спрятаться в озеро.

В этот день Юстес Брайт и его маленькие друзья пообедали в долине Тенистого ручья. Они прихватили из Тэнглвуда массу вкусных вещей, расположились кто на пнях, кто на траве и устроили настоящее пиршество, после которого никому ничего не хотелось делать.

– Мы будем отдыхать, а Юстес расскажет нам одну из своих чудесных сказок, – заявили дети.

Но в это утро кузен Юстес превзошел сам себя и устал не меньше детей. Одуванчик, Клевер, Маргаритка и Лютик почти не сомневались, что у него есть крылатые сандалии вроде тех, что нимфы дали Персею: иначе как бы ему удалось оказаться на макушке орешника, если всего минуту назад он был на земле?

Юстес устраивал настоящий ореховый дождь, и дети едва успевали собирать орехи в корзинки. В это утро Брайт неоднократно выказывал проворство белки или обезьяны, но теперь, растянувшись на куче желтых листьев, он явно намеревался отдохнуть.

Однако дети безжалостны и не обращают внимания на чужую усталость. Лишь только вам удается улучить свободную минуту, как они уже требуют, чтобы вы посвятили ее рассказыванию сказок!

– Кузен Юстес, – обратилась к юноше Маргаритка, – сказка о голове Горгоны очень интересна. А вы могли бы рассказать нам другую, такую же славную сказку?

– Да, дитя, – сказал Юстес, надвигая шляпу на глаза. – Если захочу, я расскажу вам целую дюжину таких сказок и даже лучше.

– Слышите, Барвинок и Мальва, что он говорит? – воскликнула Маргаритка, прыгая от радости. – Кузен Юстес готов рассказать нам дюжину историй, еще более интересных, чем сказка о голове Горгоны.

– Пока я не обещал рассказать ни одной, глупышка Маргаритка, – слегка раздраженно заметил Юстес. – Впрочем, одну я, так и быть, расскажу. Вот что значит снискать некоторую известность. Право, я бы предпочел не быть таким умным и не иметь и половины тех талантов, которыми меня одарила природа. Вот тогда никто не помешал бы мне спокойно вздремнуть!

Но, как я уже упоминал ранее, кузен Юстес любил рассказывать не меньше, чем дети – слушать. Он очень радовался гибкости и легкости своей фантазии, которая охотно работала без какого-либо воздействия извне.

Поэтому юношу не пришлось более уговаривать и он принялся рассказывать сказку, которая пришла ему в голову, пока он смотрел на верхушки деревьев и любовался тем, как прикосновение осени превращает зелень листьев в золото. А ведь это превращение, которое не раз наблюдал каждый из нас, ничуть не менее удивительно, чем то, о котором поведал Юстес.

Золотое прикосновение

Однажды много лет назад жил на свете один богатый человек. Он был царем и звали его Мидас. У него была маленькая дочь, о которой никто не слыхал, кроме меня. Ее звали… но я то ли никогда не знал, то ли совершенно забыл ее имя. Будем называть ее Хризантема, так как я очень люблю странные имена у маленьких девочек.

Больше всего на свете царь Мидас любил золото. Он и свою царскую корону ценил главным образом за то, что она была сделана из этого благородного металла. Лишь свою маленькую дочь царь любил так же или почти так же, как золото. Но чем сильнее он ее любил, тем больше жаждал богатства. «Лучшее, что можно сделать для Хризантемы, – думал Мидас, – оставить ей гору золотых сверкающих монет, величайшую из когда-либо собранных со дня сотворения мира». И он всецело посвятил себя этой цели. Если взгляд царя Мидаса случайно падал на золотистые от заката облака, ему невольно хотелось, чтобы облака эти действительно были из золота и их можно было спрятать в сундук. Когда Хризантема бежала к нему навстречу с охапкой лютиков и одуванчиков, он обычно говорил: «Фи, дитя мое! Если бы эти цветы на самом деле были золотыми, тогда, пожалуй, еще стоило их срывать».

До того как Мидас окончательно отдался безумной страсти к собиранию богатства, он очень любил цветы. Он даже разбил великолепный цветник, в котором росли самые крупные и душистые розы, какие когда-либо появлялись на земле. Эти розы и теперь еще цвели в царском саду, такие же крупные, красивые и душистые, как и в то время, когда Мидас часами любовался ими в саду, с наслаждением вдыхая чудный аромат. Но если он бросал взгляд на свой цветник теперь, то лишь для того, чтобы вычислить, во сколько оценили бы этот сад, если бы каждая из его бесчисленных роз была сделана из золота. И хотя раньше Мидас очень любил музыку (несмотря на глупые россказни о его ушах, которые якобы походили на ослиные), теперь единственной музыкой для него сделался звон монет.

Наконец (так как с годами люди всегда делаются глупее, если только не стараются поумнеть), Мидас дошел до того, что не хотел ни смотреть, ни касаться какого-либо предмета, если только он не был из золота. Большую часть дня он обыкновенно проводил в мрачном подземелье, где прятал свое богатство.