Большая маленькая девочка. История восьмая. Дело о клетчатой сумке - Мария Бершадская Страница 8

– Представь, что Кошмарный День, который мы сегодня устроили, – это картина. И нам нужно её закончить.

Я ничего не поняла из его бормотания. Но решила не спорить.

Мишкин дедушка любил рисовать, у него даже мольберт стоял в комнате.

Думаю, Мишка разбирается в этом лучше меня. А мой папа – врач. Может, у врачей тоже есть какой-нибудь «последний штрих», но он мне про это никогда не рассказывал.

На четыре флакончика валерьянки ушли наши последние деньги.

Мы полили дверь во вторую квартиру, и ещё немножко хватило на голубой коврик с надписью WELCOME. Мишка сказал, это значит «добро пожаловать».

– И что теперь? – спросила я.

– А теперь открываем подвал и говорим: «Велкам!» Если коты по-английски не поймут – можно их ковриком к двери приманить.

Коты СРАЗУ поняли всё. Это была просто Волна Котов – как в фильме про цунами. Они хлынули на лестницу и чуть не смыли меня и Мишку. Хорошо, что мы успели спастись на площадке между этажами. Было даже страшновато смотреть, как они, толкаясь и завывая, кидаются на несчастную дверь.

– Вот это, я понимаю, последний штрих, – довольно вздохнул Мишка.

– Ага. Настоящая КОТОстрофа.

Интересно, как мы сможем пройти мимо этих котов? А вдруг они решат, что мы тоже хотим вылизывать политый валерьянкой коврик? И станут его защищать… И тогда нам придётся сидеть и ждать, пока все коты не уснут…

За окном стало совсем темно. Ветер закручивал снег вокруг жёлтых лампочек фонарей. На ветки намело настоящие сугробы.

Я вдруг поняла, что ужасно хочу, чтобы этот день перестал быть Кошмарным Днём, а стал каким-нибудь скучным, самым обычным. Даже если мы с Мишкой весь день проторчали бы дома – пускай!

И тут я увидела Эльвиру. Она медленно шла по дорожке к подъезду, и её высокие каблуки тонули в снегу. На белом пуховике остались черничные разводы. Значит, мороженое до конца так и не отстиралось.

Хлопнула дверь подъезда. Я услышала голос Эльвиры:

– Да ну, Кать, я ему объясняю – приехать не смогу… А он заладил: я так ждал, я так ждал… Обиделся и телефон отключил… Да вообще! Я звоню, а он недоступен.

Мы с Мишкой просто прилипли к стене. Эльвира спокойно поднималась по лестнице, она ни о чём не догадывалась. А за поворотом её ждал…

Кошмар пятый

Последний штрих

Действующие лица: Эльвира, множество котов.

Реквизит: валерьянка, мобильный телефон.

Эльвира (говорит по телефону): Я думала, он мне сегодня предложение сделает, а тут… А-А-А-А-А-А-А!!!!!! Кошки!!! (Визжит.)

Коты: Мр-р-рыу!!! Мыу-у-у!!! Мяу-у-у!!!

Эльвира: Брысь, кыш… Кать, да это я не тебе!

Эльвира спотыкается о кота, роняет мобильник.

Мобильник (разбивается): Бдзынь.

Эльвира (отпихивает орущих котов, роется в сумочке, бормочет): Где же эти ключи!!!

Ничего не найдя, опускается на корточки и вытряхивает содержимое сумочки на пол.

Эльвира (поворачивается к лестнице и кричит): Чего уставились? Думали, я вас не вижу? Думали, я дура, ничего не пойму?! Да забирайте эту дебильную собаку и делайте с ней, что хотите…

Закрывает лицо руками. Плачет.

ЗАНАВЕС.

Мы с Мишкой медленно спустились по лестнице. Около последней ступеньки поблёскивала связка ключей. Я подняла её и осторожно положила перед Эльвирой.

– Вот.

Она сидела на грязном полу – со своими блестящими волосами цвета Ледяной Блонд, с розовым лаком на длинных ногтях.

Она плакала громко, на весь подъезд.

И это было неправильно.

И я не знала, как всё исправить.

Наверное, хорошо, что Мишка придумал Последний Штрих, потому что мы победили.

Её не за что было жалеть.

Мы победили и должны были радоваться.

А я не могла.

Дома было хорошо. Тепло и тихо.

Анька где-то гуляла, папа ещё не вернулся с работы. Ветка дремала в тёмной прихожей.

Только на кухне горел маленький свет над кухонным столом.

Мама развернула полотенце, достала кастрюлю с тёплой картошкой. Я подошла сзади и обняла её – вместе с кастрюлей. Мама тоже была тёплой. Наверное, она залезла под плед, чтобы почитать, и заснула.

Мне всегда нравилось, что моя мама такая весёлая и быстрая.

С ней можно драться подушками, играть в коридоре в футбол. Если её долго уговаривать, она может разрешить пообедать «Роллтоном» (а папа – никогда). Она может всё починить – и компьютер, и сломанную табуретку. И любые проблемы она решает очень быстро – как будто у неё в кармане лежит невидимый молоток. Она тюкает по этой проблеме, как по гвоздику: раз – и готово. Можно бежать дальше и не оглядываться.

Когда Аньке нужно поговорить, она всегда идёт к маме.

А я… Я иду к папе.

Мне кажется, он лучше меня понимает.

Но сейчас папы не было. И мама была какая-то новая – тихая и задумчивая.

Я полила картошку сметаной и спросила:

– Мам, разве взрослые могут плакать?

– Могут, конечно.

– И ты?

– И я.

– А ты от чего плачешь?

– Если очень больно. Помнишь, я летом бежала босиком к телефону и мизинцем – прямо о ножку кресла… Бр-р-р… Ужас!

– И ты плакала?

– Немножко… А однажды я плакала очень сильно – когда Анька маленькая была. Помню, какой-то день получился – просто кошмарный. Анька не слушалась, вредничала. А у меня сессия.