Среди «призраков» - Маргарет Петерсон Хэддикс Страница 8

Когда Люк спустился к ужину, на столе на фарфоровом блюде, которое мать вынимала по праздникам и торжественным случаям, лежал испечённый им хлеб. Она выставила буханки с той же гордостью, с какой когда-то развешивала неумелые детские рисунки, которые Мэтью сМарком приносили из школы, когда были маленькими. Хлеб не удался, может, не хватило дрожжей или Люк плохо вымесил тесто – оно не поднялось, буханки получились кривобокими и вцентре стола выглядели жалко.

Лучше бы выбросила.

–Сегодня холодно. Никто меня не увидит, если вы опустите жалюзи. Можно мне посидеть со всеми за столом?– спросил он, спустившись по лестнице.

–Ой, Люк…– начала мать.

–Сквозь жалюзи могут увидеть твою тень,– ответил отец.

–Откуда они узнают, что тень моя?– возразил Люк.

–Но теней будет пять. Кто-нибудь обязательно заподозрит,– терпеливо пояснила мать.– Люк, мы просто стараемся тебя защитить. Хочешь хлеба? Ещё есть холодное мясо с фасолью.

Люк безропотно уселся на ступеньку.

Мэтью спросил отца про аукцион.

–Зря только время потратил,– сердито ответил тот.– Четыре часа прождал тракторов, а потом не потянул даже первоначально заявленную цену.

–Зато вернулся засветло и починил забор на заднем дворе,– нарезая хлеб, заметила мать.

«И на меня наорал»,– с горечью подумал Люк.

Что это с ним? Вроде ничего не изменилось. Кроме того, что он, может, впервые увидел себе подобного…

Мэтью сМарком вдруг обратили внимание на хлеб, который раздавала мать.

–Что-то не получилось?– спросил Марк.

–Хлеб наверняка очень вкусный,– сообщила она.– Люк испёк. Первый опыт.

–И последний,– пробормотал тот себе под нос, чтобы никто не услышал.

В конце концов, сидеть на другом конце комнаты, вдали от всех, иногда бывало на руку.

–Люк испёк хлеб?– недоверчиво спросил Марк.– Фу, гадость.

–Ага. И водну буханку положил особую отраву. Действует только на четырнадцатилетних,– огрызнулся Люк и изобразил, как душит себя, обхватив шею, высунул язык и склонил набок голову.– Попросишь хорошенько, так и быть, покажу, какую можно есть без опаски.

Марк замолк, но мать нахмурилась.

От шутки Люку стало не по себе. Конечно, он никогда никого не отравит, но… случись что-нибудь сМэтью или Марком, придётся ли ему прятаться и дальше? Или его официально признают вторым сыном, который может свободно отправиться в город, пойти в школу и вообще везде, куда ходят братья? Смогли бы родители как-то объяснить появление ещё одного, уже двенадцатилетнего сына?

И ведь не спросишь никого. Из-за таких мыслей он сразу почувствовал себя виноватым.

Марк разыграл целое представление: поднёс хлеб ко рту и откусил побольше.

–А я тебя не боюсь,– поддразнил он.

С трудом проглотив кусок, притворился, что задыхается.

–Воды, воды… скорее!

Заглотнув полстакана воды, он посмотрел на Люка.

–На вкус – точно отрава.

Тот попробовал свой кусок. Хлеб получился совсем не как у матери: безвкусный и сухой, аж крошился. И все это понимали.

Даже отец с матерью едва не морщились, прожёвывая кусочек, а отец отодвинул свою долю.

–Всё нормально, Люк,– заметил он.– Знаешь, мне бы вовсе не хотелось, чтобы из сыновей вышли пекари. На то есть жёны.

Мэтью сМарком захохотали.

–Люк, говорят, ты скоро женишься?– усмехнулся Марк.

–Конечно,– ответил Люк, стараясь говорить так же беспечно, как Марк.– Только тебя на свадьбу не приглашу, даже не надейся.

И тут же почувствовал в желудке твёрдый холодный ком. Но это был не хлеб. Конечно, он никогда не женится. Ничего такого у него не будет. Ему даже из дома никогда не выйти.

Марк тут же переключился на Мэтью, у которого, очевидно, была подружка. Люк наблюдал, как все остальные смеялись.

–Можно я пойду к себе?– спросил он.

Все удивлённо повернулась к нему. Обычно он отпрашивался последним, и мать часто просила Мэтью сМарком:

–Останьтесь и поговорите сЛюком подольше.

–Уже поел?– спросила мать.

–Что-то не хочется,– ответил он.

Мать обеспокоенно на него глянула, но кивнула.

Люк вернулся к себе в комнату и полез на стремянку к отдушине, выходящей на задний двор. В темноте хорошо были видны дома нового района. Их окна светились в ночи. Некоторые семьи тоже ужинали. В одном особняке за обеденным столом сидело четверо, в другом – трое. В некоторых домах шторы и жалюзи были опущены, но иногда материал просвечивался, и он видел силуэты хозяев.

Только у семьи «спортсменов» все окна были задёрнуты плотными шторами.