Зеркальное время - Вольфганг Хольбайн Страница 78

Деньги, которые он взял тогда в сейфе отеля вместе с таинственной запиской отца, оказались очень кстати, но для четырнадцатилетнего подростка, странствующего в одиночку, существовало еще множество проблем, ко­торые с помощью одних только денег не решишь. Ночлег, например. Вряд ли найдется отель, который поселит подростка без сопровождающих его взрослых. Один усерд­ный портье даже позвонил в полицию.

Но теперь он добрался до цели.

Небольшие павильоны были уже полностью разобра­ны. На другом краю площади двигалась целая колонна грузовиков, тягачей, платформ и легковых автомобилей, ко многим были прицеплены жилые вагончики. Земля была завалена мусором: обрывками лотерейных билетов, окурками, пустыми банками и объедками сосисок. Юлиан шел дальше, и ярмарка вокруг него постепенно разре­жалась и растворялась в Ничто. Вскоре он увидел то, что искал.

Балаган одиноко стоял на пустом месте. Вид у него был зловещий. Юлиан думал, что ему придется разыс­кивать владельцев этого фрек-шоу в бесчисленных жилых вагончиках, и даже сочинил правдоподобную историю. Но это не понадобилось.

Внутри палатки оказалось пусто. Юлиан прошел вглубь и увидел деревянные загородки, в которых прежде находились «объекты выставки». Они пустовали. По­следняя, в которой он видел старика, тоже. И стул и зеркало в позолоченной оправе исчезли.

— Что ты здесь ищешь?

Юлиан обернулся и увидел рабочего в грязном ком­бинезоне.

— Нечего тут слоняться, мы закрылись.

— Я ищу одного человека.

— Здесь больше никого нет, — неприветливо ответил рабочий. — И не будет. Мы сворачиваемся.

— А где мне найти... этих...

— Уродцев? — спросил тот с отвратительной улыбоч­кой. — Их нет. За исключением мальчика с крокодильей мордой, которого ты видишь перед собой. Многие уже уехали. Один нашел другую работу. А где остальные... — Он пожал плечами.

— А старик? Черепахо-человек?

— Он умер. Поэтому мы и сворачиваемся. Он был хозяином нашего шоу.

— Этот старик?

— Да. Мы сами были ошарашены, когда вдруг появился адвокат и сообщил нам, кто все это время был нашим кормильцем.

— А сам он никогда этого не говорил?

— Он вообще никогда не говорил, мальчик. Он не мог говорить. Я сам тут уже десять лет и за все это время не слышал от него ни одного слова. Иногда он сидел тут подряд два дня и две ночи и не шевелился, можно было подумать, что он мертв. Мы считали его сумасшедшим, которого здесь держат из милости. А то, что ему принадлежала вся эта лавочка... — Он помотал головой. — Все это время мы имели дело только с ад­вокатом. Мы думали, все принадлежит какому-нибудь банку или кому-то еще, кто только вложил в это пред­приятие деньги.

— Но что же с ним случилось? — спросил Юлиан. Он не хотел поверить, что опоздал. Ведь старик провел в этой палатке почти сто лет! И не дождался каких-нибудь нескольких дней до прихода Юлиана!

— Несколько дней назад его нашли на стуле мертвым. Он был очень стар, как мне кажется.

— Да, очень, — пробормотал Юлиан. — Даже старше, чем вы думаете.

Его собеседник удивленно посмотрел на него:

— Ты его знал?

— Не впрямую, — уклончиво ответил Юлиан. — Я толь­ко хотел... кое о чем спросить его. Это было очень важно.

— Тогда тебе придется попытать счастья на кладбище. И кроме того, как я уже упоминал, он совсем не мог говорить. Так что не думаю, чтобы он мог ответить хоть на какой-нибудь вопрос. А теперь тебе действительно лучше уйти. Тут сейчас все несколько раздражены. Старик завещал нам это заведение. Если его продать, можно получить круглую сумму. Но пока что никто не знает, с чего начать.

— Куда его дели? — спросил Юлиан, помедлив.

— Куда же еще? На кладбище. У него не было родных.

— А его вещи?

— У него не было вещей.

— Так не бывает. У каждого человека есть хотя бы какие-то мелочи.

— У него не было. Только то, что на нем, то есть лохмотья. Спал он прямо здесь. В теплые ночи иногда под открытым небом. Он был со странностями. — Мужчина посмотрел на Юлиана задумчиво и в то же время по­дозрительно: — А скажи-ка, почему тебя все это так ин­тересует, если, как ты говоришь, ты даже не знал его лично?

— Я... видел его однажды, — запнувшись, ответил Юлиан. — Мне стало его жалко, и вот, оказавшись по­близости, я решил навестить его.

— Да, — мужчина иронично засмеялся, — причина убе­дительная. Ну ладно, меня это не касается. Может быть, адвокат окажется тебе чем-то полезен. Он собирался прийти во второй половине дня. Ты можешь его подождать.

Юлиан кивком поблагодарил его и вышел из балагана. Легкая морось тем временем превратилась в дождь, и он вымок за несколько секунд. Видимо, вся эта история притягивала к себе дождь, равно как и троллей, и ма­гические зеркала.

Юлиан силился вообразить себе, как можно просидеть сто лет на одном стуле, не произнеся ни слова, не двигаясь, ничего не делая. Старик прожил дольше любого человека на земле, и каждый день этой жизни, вероятно, был для него адом, нескончаемой пыткой без малейшей надежды на освобождение.

И самое ужасное в этой картине было то, что виноват во всем был Юлиан — и его отец.

Вот это он и собирался сказать старику. Он пришел, чтобы попросить у него прощения.

Но, может быть, это вовсе не случайность, что старик умер именно сейчас? Какое право имел он, Юлиан, на отпущение грехов?

Он услышал; как позади него откинулся полог палатки, и молодой человек окликнул его:

— Эй! Я вдруг вспомнил: у него все же было кое-что из вещей. Кукла. Такая, знаешь, потрепанная старая иг­рушка.

— Как-как вы сказали? — ошеломленно спросил Юлиан. — Кукла?

— Да. Не детская кукла, а... что-то вроде мишки. Я всегда удивлялся, зачем она ему. Но ведь он был несколько не в себе.

— Черная? — спросил Юлиан, чтобы убедиться. — С острыми ушами?

— Кажется, да, — удивленно ответил мужчина. — А от­куда ты знаешь?

Юлиан больше не слушал его. Он развернулся и быстро побежал прочь.

Ему пришлось целый час мерзнуть на вокзале в ожи­дании поезда. Этот час был одним из тех, которые вообще не кончаются, и напомнил Юлиану, что он теперь не в том мире, где нет ни усталости, ни голода: у него начался жар — расплата за его прогулку под дождем.

В поезде Юлиан прошел прямиком в вагон-ресторан и заказал горячего чаю. После третьей чашки зубы пере­стали стучать, а боль в горле утихла. Наконец поезд тронулся. Юлиан заказал себе четвертую и кусок торта, чтобы успокоить желудок.

Кто-то подошел к его столику. Юлиан краем глаза увидел, как на стол поставили кофейник и чашку, и почувствовал досаду. Вагон-ресторан почти пустовал, а ему сейчас не хотелось никакого общества. Он поднял голову, чтобы взглянуть на непрошеного гостя.