Какие большие зубки - Роуз Сабо Страница 7

Я попыталась сосредоточиться на завтраке, но не могла из-за того, что все время чувствовала Артура рядом: ощущение такое, словно кто-то стоит у тебя над душой. Но всякий раз, когда мне хотелось с ним заговорить, я обнаруживала, что его внимание уже занято кем-то другим. Лума спросила его о машине; Рис хотел показать ему, как он умеет подбрасывать ложку к самому потолку и ловить ее зубами. Даже Маргарет, бродя из столовой в кухню и обратно, прекращала бормотать и бросала на него ласковый взгляд. Каждый раз, когда кто-то к нему обращался, он отвечал крайне вежливо, он был очарователен. Но ничего не ел, только потягивал кофе с кривой улыбкой, танцующей в уголках его губ. Один раз он заметил, что я разглядываю его, и обратил эту улыбку в мою сторону, и меня пронзило такое чувство, будто кто-то поднес ко мне зажженную спичку, и я вспыхнула. Но стоило мне открыть рот, как папа уже заговорил с ним о партии в бильярд.

Наконец, дедушка Миклош отодвинулся от стола.

– А вот теперь я готов поохотиться.

– Отец, ты уже охотился вчера, – сказал мой папа. – Тебе не кажется, что ты слишком себя изматываешь?

– В тот день, когда я не смогу выйти на охоту, я буду уже не Миклош. Кто со мной?

Дедушка с надеждой посмотрел на меня.

– Я не могу, – сказала я. В лесу он точно меня прикончит.

– Что, все еще не умеешь перевоплощаться в волка? Я думал, это с возрастом пройдет.

– Успокойся, Миклош, – одернула его бабушка Персефона. Дедушка пожал плечами и скорчил гримасу. Она хихикнула, словно девчонка.

– Я сегодня останусь дома, – сказала Лума. – Папочка, сходи. Составь дедушке компанию.

– Есть предложения?

– Как насчет почтальона? – предложила Лума, и все, кроме меня, рассмеялись. – А если серьезно, то без разницы. Я в любом случае за, вы сами знаете.

– Я с вами. – Рис встал и потянулся, разминая плечи, пока свитер не натянулся на груди и не пополз вверх, обнажая его плоский живот, поросший темными волосами. – Увидимся позже, Артур.

– Лума, а ты не хочешь присоединиться к кузену? – спросила бабушка Персефона.

Лума рассмеялась и рукой с длинными когтями убрала прядь волос за ухо.

– Я хочу побыть с Элеанор, – объяснила она.

Охотники – папа, дедушка Миклош и Рис – ушли, потолкавшись на выходе из столовой. Персефона махнула им рукой и снова повернулась к Артуру.

– Давайте побыстрее разберемся с делами, – сказала она.

Артур подобрал трость и оперся о нее, дожидаясь бабушку, а я посмотрела на его ноги, пытаясь понять, что с ними не так. Может, он действительно старше, чем я предполагала? Он заметил мой взгляд и исподтишка улыбнулся мне. И как я могла его забыть? Быть может, я была тогда слишком маленькой, и его элегантность не бросалась мне в глаза. Теперь же я не могла отвести от него взгляда.

– Я пойду наверх, поиграю, – сказала Лума. – Хочешь со мной?

– Ты разве до сих пор играешь в игрушки? А ты не слишком взрослая для этого? – спросила я не подумав, лишь бы показаться взрослой перед Артуром. Но Лума нахмурилась, и я тут же пожалела о сказанном.

– Ах так? Ну и не ходи тогда за мной, – сказала она. И тут же, развернувшись, бросилась вверх по лестнице.

– Увидимся позже, Элеанор, – сказала бабушка Персефона. Они с Артуром ушли, и я осталась одна.

Я подумала, не пойти ли наверх, извиниться перед Лумой. Но что я ей скажу? Что нагрубила ей, пытаясь впечатлить бабушкиного бухгалтера? Я и сама понимала, как глупо это прозвучит. А ведь мы с ней так отдалились за прошедшие годы. Как вообще она отреагирует, даже если я попытаюсь извиниться? Что, если ей теперь все равно?

Я попыталась забыть наш неловкий разговор и стала разглядывать дом, чтобы чем-то отвлечь себя. Но когда в огромном пустом доме утро плавно перетекло в день, я обнаружила, что мне скучно. Я села и какое-то время почитала книгу в передней гостиной (темная красная комната с большим камином и тяжелыми коврами), поиграла сама с собой в шахматы, но оказалось, что я не помню всех правил, и на этом партия застопорилась. Я стянула пыльную ткань с пианино и попыталась вспомнить какие-нибудь гаммы.

Легкий ветерок все так же доносил до моих ноздрей запах моря, и часть меня рвалась к воде, но мне было страшновато: я уже восемь лет не плавала. Вдруг теперь и океан тоже хочет меня убить? А еще я как-то раз услышала из леса серию коротких лающих звуков, за которыми последовал вскрик дикого зверя, такой, что я сразу вспомнила: покидать дом небезопасно.

Наконец, я поднялась в свою комнату, где, прищурившись, уставилась на себя в зеркало и попыталась сменить облик, как это делали Рис и Лума. Что я должна почувствовать? Как понять, получается у меня или нет?

Я решила, что это хороший повод помириться с Лумой. Прокравшись по коридору, я постучалась к ней.

– Ты тут? – окликнула я ее. А затем с шумом распахнула дверь и увидела, что сестра сидит на низком стуле спиной к выходу. – Лума, у меня к тебе важный вопрос, и мне очень нужна твоя помощь.

Она не отвернулась от туалетного столика, перед которым расчесывала волосы. Но кивнула своему отражению в зеркале, и я поняла, что ей приятно.

– Что ж, – сказала она. – Не стой на пороге, заходи.

В то время как моя комната походила на склад старой мебели, ее спальня выглядела гармонично: белая кровать, белый комод, белый туалетный столик с огромным зеркалом. Вся стена была увешана зеркалами всевозможных форм и размеров. На кровати валялась раскрытая «Ребекка» с разбросанными вокруг помадами, а на прикроватном столике, прямо на потрепанном экземпляре «Птиц Северной Америки» лежала «Джейн Эйр», заложенная вместо закладки полоской накладных ресниц. В Святой Бригит нам не разрешалось читать больше одной книги одновременно. Это считалось распущенностью. Я осторожно присела на уголок кровати и мысленно пыталась сформулировать вопрос: какие ощущения должны появиться при смене облика?

– Немного похоже, будто тебя выворачивает наизнанку, – сказала Лума после того, как я три или четыре раза путалась в формулировках. – Или как будто превращаешь свои внутренности в маску, а потом запихиваешь эту маску еще глубже вовнутрь.

– То есть это маскировка? – переспросила я. – А кажется, будто процесс чуть сложнее.

– Это… – Она отложила расческу и принялась рыться в коробке с игрушками, стоявшей у ее кровати. При виде игрушек я испытала стыд за Луму. Она вынула тряпичную куклу в длинном платье. – Заверни ей юбку наверх, – велела она, и я, по-прежнему ничего не понимая, послушалась.

Под юбкой оказалось другое туловище и другая голова. Юбка, вывернутая наизнанку, была другого цвета. Перевернутая кукла изображала совершенно другую женщину.

– Вот так, – сказала Лума. – Только быстрее.

Я посмотрела на сестру, на ее белую ночную рубашку, на острые зубы в розовых и красных пятнах от помады. И попыталась представить, где прячется ее вторая сущность.