Динка - Валентина Осеева Страница 63

Костя встречает Марину на пристани. Дачники, приезжающие с последним пароходом, торопятся домой, перегоняя друг друга, они разбегаются по разным направлениям, и Костя с Мариной остаются одни.

– Ну как? – спрашивает Костя.

– Все хорошо, – отвечает Марина и, ничего больше не поясняя, начинает рассказывать малозначащие городские новости, потом спрашивает о детях.

– Я застал их у калитки... Динка и Мышка плакали, а Алина сдерживалась. Ну, потом я их немножко развеселил и покричал на них, так что обошлось... Но все-таки надо как-то приучить их к мысли, что вы всегда можете запоздать, – сказал Костя.

– Я скажу, что иногда меня будут задерживать в редакции, – говорит Марина.

Они проходят через пустынную базарную площадь.

– Первая партия уходит через неделю, – оглянувшись, шепчет Марина.

– А вторая? – так же тихо спрашивает Костя.

– Вторая – неизвестно. Ждут начальство... Нам сообщат, – быстро говорит Марина.

Сзади слышатся торопливые шаги, и мимо пробегают запоздавшие дачники.

– Вы сейчас зайдете к нам, Костя? – спрашивает Марина...

– Нет, – быстро отвечает Костя. – Я буду ночевать во флигеле у Крачковских. Нужно постепенно приучить сторожа к моим ночевкам... У вас есть что-нибудь для меня? – шепотом спрашивает он.

– Есть. Вы должны зайти, – так же тихо отвечает Марина. – Какой свежий вечер! А днем было ужасно душно! – громко говорит она.

Они выходят на дачную аллею; кое-где сквозь деревья видны освещенные окна разбросанных кругом дач, в тишине летнего вечера откуда-то издалека долетает до них тихая музыка.

– Проходит лето... – с грустью говорит Марина. – Сегодня утром я в первый раз заметила на листьях коричневые ободочки. Трава тоже поблекла... Я совсем не видела лета, – жалуется она.

Костя молчит и думает о чем-то своем; Марина тоже замолкает. Она очень устала и переволновалась, но на душе у нее радостно.

– В общем, я успокоилась, – говорит она, помолчав.

– А я забеспокоился, – серьезно отвечает Костя.

– Почему?

– Да потому что не все еще сделано!.. Да, кстати! Сегодня Алина наконец получила то, что я ей обещал, – вспоминает вдруг Костя.

– Да? Но я немножко побаиваюсь, что она перестарается, – говорит Марина.

– Может, и перестарается, конечно, – соглашается Костя, – но зато я совершенно уверен, что не пропустит...

– А вы серьезно думаете, что эта фигура может появиться на нашем горизонте?

– Я думаю, что может.

Разговор снова замолкает. Они подходят к калитке. Костя молча пропускает Марину вперед. На террасе горит лампа, но дети уже легли. Кати тоже не видно. Марина осторожно отворяет дверь в свою комнату, зажигает свечу и достает из-за корсажа сложенный вдвое конверт.

– Здесь записки из камер... – тихо говорит она.

Костя оживляется:

– От него тоже?

– Да, и от него... Он здоров, настроение бодрое, – коротко сообщает Марина.

– Вы просили ему сообщить о том, чтобы он был готов?

– Конечно.

– Ну, я пойду! Спасибо вам...

Марина снова провожает Костю до калитки.

– Если что-нибудь понадобится, я извещу вас, – говорит он, торопясь уйти.

Впервые за много лет дом Арсеньевых кажется ему чужим, и, одиноко шагая по кратчайшей тропинке через лес, он чувствует себя разбитым и осиротевшим.

Но Марина не знает этого. Она просто удивляется, что Костя так быстро ушел.

На дорожке слышно тихое покашливание. Около террасы появляется Никич.

– Пришла? Ну, слава богу! А я тут по-стариковски захандрил было... Смотрю на часы и думаю: ну как не приедет она нынче! – тихо говорит старик.

– Вот глупости! – улыбается Марина. – Никогда не беспокойтесь за меня. Это совсем лишнее.

Успокоенный Никич идет спать. Дети тоже спят. Одна Алина ждет мать.

– Что ты не спишь, Алина?

– Я сейчас лягу. У тебя все хорошо, мамочка?

– Все хорошо. Ложись скорей, уже очень поздно, – целуя ее, говорит мать. Она недовольна тем, что Алина каким-то болезненным чутьем всегда угадывает дела взрослых. Нехорошо это – все-таки она еще девочка.

Из сада, медленно поднимаясь по ступенькам на террасу, входит Катя.

– Где ты была? – удивляется сестра. – Я только что приехала... Заходил Костя...

– Я слышала... Он уже ушел?

– Конечно, ушел, – пожимает плечами сестра.

Оставшись наедине с Катей, она передает ей все подробности своей встречи с надзирателем тюрьмы, где сидит Николай, товарищ Кости.

– Ты знаешь, старику очень трудно быть в роли надзирателя, он давно хочет уйти и работает там только по нашей просьбе. Я много узнала от него интересного... Между прочим, хорошо помнит Сашу... – Марина задумывается и вдруг живо говорит: – Я у них обедала... И вот посмотрела бы ты на его внучку! Такая девочка, меньше нашей Алины, а сама хозяйничает. Наварила какую-то мучную похлебку, накрыла на стол. А дед, видно, за хозяйку ее считает. «Подлей, – говорит, – горяченького». А потом пришел ее брат-подросток. Он на мануфактурной фабрике работает. И вот смотрю, пошел к ней за печку и вытаскивает из кармана цветные лоскутики. И она уже открыла какую-то свою коробку, запела, замурлыкала... Ну просто прелесть! Я подумала, что вот где спокойно и разумно растет ребенок. А мы отдали себя в полное рабство нашим детям и растим неженок. Ну чего я, например, как сумасшедшая лечу со службы домой? И почему мои дети стоят и ревут у калитки? Все это интеллигентщина... – раздеваясь, говорит Марина и, с удовольствием забираясь в постель, оживленно добавляет: – В общем, впечатлений много! Разных! А главное, я как-то воскресла духом. Как будто снова мы с Сашей молодые и нам надо мчаться куда-то на собрание... Вот что значит повидать настоящих людей! А ты что молчишь? – вдруг заинтересовывается она, вопросительно глядя на сестру.

– Мне нужно сказать тебе одну вещь... о себе, – нерешительно говорит Катя. – Только ты не волнуйся и не сердись, но... завтра приедет Виктор.