Под знаком розы и креста - Владимир Кузьмин Страница 60

– А как его отведаешь да распробуешь, становится человек прозрачным для тебя, ровно стеклышко, – тут Никанор Андреевич для убедительности даже глянул через рюмочное стекло на меня. – Я вот вам сейчас пример приведу для наглядности. Третьего дня Ося просил меня разузнать побольше про горничную Елизавету Гаврилову. С чего началось? Он мне даже отчество не удосужился сообщить! Имечко, фамилию, адресок назвал, род занятий да приметы. А сейчас я про ту Елизавету знаю поболее, чем ее родные родители, царство им небесное. Причем за ваши, сударыня, денежки свое любопытство удовлетворял.

– Так и мое любопытство вы тоже удовлетворяли, так что за траты мы вас укорять не собираемся.

– А и укорили бы, мне-то что с того? – И засмеялся от души. – Ладно, про деньги это я так, старая привычка, не всегда уместная. Расходы я тщательнейшим образом записываю, но про награду пока не думаю. Как завершим дело, вы сами и решите, какова она будет. Я уж не стану отказываться, хотя в этом забавном случьице и задаром готов поработать. Так что слушайте, кто такова эта ваша бедная Лиза.

Он подмигнул Осипу Ивановичу, и тот вторично наполнил ему рюмку.

– Елизавета Васильевна Гаврилова родилась двадцать один год тому назад в Рязанской губернии. Происхождения дворянского!

Мы переглянулись с Осипом Ивановичем.

– Ага, уже необычно?

– Необычно, но не столь уж огромная редкость, что особа дворянского происхождения служит горничной, – сказала я, соглашаясь в целом с мнением Никанора Андреевича. – В жизни всякое бывает.

– Но все ж неожиданно, – закивал тот в ответ на мои слова. – Про детство ее говорить особо нечего. А вот отроческие годы не задались у Лизоньки. Ей только четырнадцать лет исполнилось, как стала полной сиротой. Поехали летом в Николаевскую губернию, а там случись холера. Сама Лизонька выжила, но осталась без обоих родителей. Семья их жила без нужды, но лишь на то, что отец зарабатывал по службе при невысоком чине. И помимо домика ничего ей в наследство оставлено не было. Приютила ее тетка, сестра матери. Но как я сейчас полагаю, может, лучше ей было в приюте оказаться. Муж этой слишком уж тихой женщины был суров и в пьянстве невоздержан. Нраву едва не дикого. Пил запойно, и по такой причине вся семья в страхе жила. Что уж тут скажешь о приживалке и нахлебнице? Ей в первый черед от него доставалось. И не только попреками, но и кулаками. Тетка и желала бы заступиться, да боялась.

Тут Никанор Андреевич повертел свою рюмку в руках, но отставил.

– Вот чего никогда понять не мог, так это такой покорности! – воскликнул он. – Сам грешен, чай, в полиции служил, а не в богадельне, но чтоб на супругу или детей кулаками размахивать! Да моя бы ни за что не стерпела. По правде сказать, мне от нее самой порой доставалось, но всегда за дело. Да и чего там доставалось? Ну, отхлещет мокрым полотенцем, так это когда я в бесчувственном состоянии находился, так что мне и вовсе безболезненной вся экзекуция ощущалась.

Он чуть пригубил коньяк и продолжил:

– Некоторое время спустя защитник для Лизы в той семье нашелся. Братец двоюродный вступаться стал. Но куда ему было против здоровенного мужика. Однажды даже в больницу попал, вступился в очередной раз, и папаша об него все кулаки поотбивал. А как оттуда, из больницы то есть, выбрался, так из дому и сбежал. Вместе с сестренкой двоюродной. Любви там никакой, помимо братской, не было. Просто жизнь обоим невмоготу стала. Я тут у вас спросить желаю: как та Лиза должна к своему защитнику относиться?

– Полагаю, что с искренней благодарностью, – сказал Осип Иванович.

– Вот и я так полагаю. Было ему тогда семнадцать, ей – на два года меньше. Бежали они недалеко, в город Тамбов. Чем там занимались, в точности не скажу, да и нужды в подробностях таких не вижу. Достанет и того, что узнал. Четыре года назад оба попали под подозрение полиции. Полиция сочла, что причастны они к убийству и ограблению. Вину Елизаветы Гавриловой доказать не сумели, а вот братцу ее пришлось скрыться, пусть и на него доказательств немного нашлось. Самой Лизоньке оставаться в городе стало неприятно и непросто – тут виновен ты или нет, а пересудами замучат, – она и подалась в Москву. И ведь опять повела себя неожиданно для меня. Поступила на женские курсы, где готовили горничных для приличных семей. С большой платой за них! Прачкой работала, а за курсы платила! Это вот как, по-вашему?

– Я правильно поняла, что госпожа Гаврилова, хоть гимназию не закончила, но училась в ней довольно долго? – спросила я.

– Правильно.

– То есть была человеком достаточно образованным и после этих курсов могла рассчитывать на приличное место, – продолжила я рассуждать. – Но отчего не пошла сразу в горничные, ведь могла получить место и так?

– А вы сами поразмыслите!

– Ну да, конечно! Вряд ли ей получилось бы сразу устроиться в очень хороший дом. И пусть потом она набралась бы опыта, но рекомендации ей давались бы от людей совсем другого круга, не того, куда она стремилась попасть, пусть и прислугой.

– А те курсы как раз рекомендовали в самые хорошие дома, – подтвердил мою догадку Никанор Андреевич, ткнув в мою сторону пальцем. – Авторитетное заведение! Вот и ей, как зарекомендовавшей себя весьма положительно, предложено было очень хорошее место, куда ее наверняка бы взяли. Но она взяла, да выбрала место попроще.

– Но такое, где в доме был молодой человек! – воскликнула я радостно, пусть об этом догадаться было не сложно.

– Точно. Заранее поставила себе целью попасть в такой дом, где могла рассчитывать на интерес молодого мужчины и на возможный брак с обеспеченным человеком. А иного пути не видела! Как ей иначе знакомство свести с человеком обеспеченным?

– Да много способов существует, – сказал задумчиво Осип Иванович.

– Много-то много, да почти все тень способны бросить на девушку. А у нее в руках были аж три козыря: дворянское происхождение, образованность и приличная репутация. Про красоту я уж не упоминаю, это и так ясно. Вы уж простите великодушно, что я столь подробно об этом говорю и рассуждаю, но мне кажется, что, поняв характер и намерения, мы лучше поймем все последующее.

– Вы совершенно правы, Никанор Андреевич, – кивнул ему адвокат. – Так что продолжайте так, как полагаете правильным.

– Ну-тес, извольте получить: добилась Елизавета своего. Поступила служить к Людмиле Станиславовне и стала обхаживать ее сына и не без успеха.

– Шашни заводить, – не удержалась я. – Это про нее Степан так выразился.

– Этак тоже выразиться возможно, – усмехнулся старый сыщик. – Но не учла слишком уж вздорный нрав хозяйки дома. Та, едва заподозрив нечто этакое в их отношениях, устроила сыну скандал. У сына и без этого неприятностей хватало, и матушкина опека, видимо, хуже горькой редьки надоела, он возьми и уедь из Москвы. А матушка, что может странным на первый взгляд показаться, горничную оставляет при деле.

– Так отчего не оставить, если работница она неплохая, а сын все равно уже уехал? – высказал свое мнение по такому поводу Осип Иванович и со смехом добавил: – Это правильнее даже, а то ненароком девушка следом за сыном в Сибирь могла поехать.