Пацанские рассказы Витьки Воробья - Виктор Савельев Страница 6

Нежаркими летними деньками, если нам надоедало гонять по двору, и если Васька Мухин не выносил мяч, мы собирались на двух скамейках у песочницы и вели всякие разговоры. И если кто спорил, то начинал непременно Борька Журавлёв.

– Спорим, – говорил он рыжему Славику, который всегда что-нибудь жевал, то бублик, то ириску, – спорим, что ты не поднимешь вон ту бочку с известью? Ну, спорим?

Славик переставал жевать и ронял длинную слюну.

– А ты поднимешь? – выговаривал он наконец, вынимая изо рта комок ирисок. – Ты и сам-то молодец-огурец и силач Бамбула, что сломал четыре стула и пятую кровать, а бочки не поднять.

Мы даже прыснули от смеху, как он ввернул Борьке.

Борька тоже захлопал глазами, но быстро извернулся:

– А вот ты бочку не поднимешь, а мой старший брат её поднимает одним пальчиком!

– Какой брат? – кричал Славик. – Никакого брата у тебя нет! Это нечестно!

– А вот честно! У меня брат есть в Москве, он всё поднять может!

– А мой брат выше твоего, понял?

– У-у, – понарошку опечалился Борька. – Да ты, видно, не знаешь моего брата… Да он… Да он… он выше второго этажа…

– Врёшь!

– Не вру! Он, если хочешь знать, самый высокий на свете.

– А мой со столб. Нет, выше телеграфного столба! – не сдавался Славик.

Тут мы все тоже начинали друг дружку перебивать и кто громче спорить:

– А у меня тоже брат…

– А у меня…

– А мой твоего согнёт калачиком!

Такая катавасия началась, потому что кто постарше старались расхватать себе самых хороших братьев, а маленьким оставляли самых плохих. Но пришёл наш предводитель Васька Мухин с мячом и начал наводить порядок:

– Самый главный брат – это мой. А у тебя, Славик, брат моему только по плечо. Потому что мой – знаешь, какой здоровенный. Он не одну такую бочку может поднять, а четыре… Нет, даже десять бочек и два ящика. И ещё он запросто съест сто восемь порций мороженого…

Тут все снова стали спорить, но уже с Васькой Мухиным, который забрал себе самого лучшего брата. Каждому хотелось быть, по крайней мере, вторым. В конце концов, стукая грязным кулаком по мячу, Васька Мухин поделил братьев в зависимости от того, кто громче кричал. Выходило, что у Борьки Журавлёва брат хоть и был почти до второго этажа, но не мог выпить цистерну кваса на углу; у Юрки и Шурика из двадцать второй квартиры – которые были всамделишными братьями – был ещё где-то брат-силач высотой с дерево. Я тоже выклянчил себе у Васьки брата, который жил у меня почему-то в Калуге. Этот брат носил огромные усы и одной левой сгибал дуб. Словом, все были довольны, не досталось силача только маленькому белобрысому Вальке, про которого забыли.

Он долго моргал и сдерживал слёзы, пытаясь вставить хоть словечко в спор наших мальчишек, но никто его не слушал. И тогда он напомнил о себе громким рёвом.

– Ты чего землю поливаешь, Валюнчик? – поморщился со вздохом Васька Мухин, который терпеть не мог слёз, а все ребята смолкли.

– Да, у меня тоже брат есть, – сразу перестав всхлипывать, крикнул Валька и просительно посмотрел на нас.

– У тебя брат? Хе-хе… – гыкнул Стаська.

– Да! Он двоюродный!.. Папа говорил, что он поступать к нам приехал…

– Скажешь ещё, в институт, – захихикали мы со Славиком и скорчили рожи.

– Ладно! – милостиво махнул рукой Васька и царским жестом показал малышу Вальке на тоненькую рябину во дворе. – Пускай твой двоюродный будет до середины этой рябины, или нет – пусть будет до её конца… Ладно?

– Ладно, – радостно заелозил Валька, размазывая грязные полосы по полосатым щекам.

И всё было бы так хорошо от того, что у каждого были такие высокие и сильные подаренные Васькой братья, и всё бы на свете было вообще прекрасно, если бы тут не пришёл долговязый Филя с соседнего двора. Мы даже не заметили, как он появился – бесшумно, как кошка, – и как стоял за спиной, пока он не свистнул на всю площадку и не сказал нам:

– Ну привет, шпана!

– Привет, – ответили мы недружно, потому что не любили этого длинного и противного Филю с его привычкой сплёвывать сквозь зубы и щёлкать по носу тех, кто поменьше. А Васька Мухин даже отвернулся и сделал вид, будто зашнуровывает мяч. Но от Фили было не так-то легко отвязаться.

– А ты всё врёшь про своего брата, – сказал он Ваське и, отобрав у него мяч, стал давить камеру и постукивать, проверяя, нет ли течи воздуха. – Никакой твой брат не самый сильный, потому что всех сильнее мой брат.

– А мой? – с обидой крикнул Васька.

– А твой у моего брата ботинки чистит и бегает ему за лимонадом, когда тот пошлёт.

– Но мой брат до третьего этажа, если встанет, – дрожащим голосом заговорил Васька, который хоть и боялся великовозрастного Филю, у которого по улице полно друзей-хулиганов, но не мог трусить на глазах у наших ребят.

– Ну, ладно-ладно, – покровительственно сказал Филя, в планы которого не входило ссориться с нашим двором. – Пусть твой брат будет до третьего этажа, но мой – запомни это – выше пятиэтажного дома.

– Таких братьев не бывает, – тихо сказал спорщик Борька.

– Это у тебя не бывает, а у меня такой брат, – при этих словах Филя щёлкнул Борьку по носу и сплюнул на песок сквозь зубы. – А у тебя, мелюзга, самый маленький братишка, он и спичку-то с земли поднять не может. Тут вообще у вас, на вашем дворе, ни у кого нет порядочных братьев – так, одни слабачки и шибзики…

Словом, сидели мы себе хорошо, а пришёл Филя и всё настроение испортил. Вышло, что и сами мы пузатая мелочь, и братья у нас до обидного малы, ну вроде карликов. У Славика его брат сразу оказался по пояс согнутой старухе со двора бабе Груне, мой брат даже на ходулях не мог дотянуться до верха низенького «грибка» возле песочницы, а у маленького Вальки, по Филиной разнарядке, брата вообще не было, не должно было быть. Никто не посмел возразить Филе с его больно бьющими костлявыми кулаками, только лишь малыш Валька упрямо набычил белобрысую голову.