И сколько раз бывали холода - Татьяна Свичкарь Страница 5

Приближался Новый год. Золото, серебро, огоньки. Это Саше нравилось больше всего – сказка. Даже в скромных киосках «Союзпечати» были развешаны переливающиеся нити «дождя». В магазинах сияли всеми цветами игрушки. А в городском парке мерцали гирлянды – красные, синие, зелёные. Белый, как вата, снег превратил замызганные городские улицы в сказочные уголки с рождественских открыток.

В школе готовился бал. Новый год и следующие за ним десять дней весёлого ничего-неделанья – это был глоток свободы в ожидании грядущих ЕГЭ, под прессом которых даже учителя ходили пригнувшись.

Ребята украшали свой класс. Сколько уже десятилетий на окна традиционно клеят снежинки, а под потолком укрепляют нитки с кусочками нанизанной ваты – «снег». Но каждый раз это так красиво.

Захар стоял на парте, прицеплял к люстре блестящую гирлянду.

– Чего меня не держите?! – напустился он на девчонок. – Вот упаду сейчас и буду тут лежать бездыханный – молодой и красивый.

Самые обычные слова говорит Захар, самым обычным голосом. А почему-то все хихикают.

– А мне ещё надо в институт поступить, – продолжает он.

– Все мы поступим, – мрачно замечает Вася. – Иначе б нас этой подготовкой не раскатывали так… в блинчики.

– А куда ты будешь поступать? – спрашивает Саша, придерживая Захара за ноги. Вдруг и правда свалится.

– На менеджмент, – отвечает он ей свысока.

Кто-то засмеялся, по инерции, наверное.

– Хватит ржать, – так же высокомерно сказал из-под потолка Захар. И спросил Сашу: – А ты думала куда?

В областном центре было вертолётное училище. Почему-то Саше казалось, что Захар выберет его. Мужское дело.

– Ну уж нет. Не хочу быть пешкой: куда пошлют – туда пошёл. Хочу по-своему жить, иметь право сказать «нет»…

– Бывают же мирные летчики, не военные… Вон, пожары тушат.

Все вспомнили: несколько лет назад лето выдалось катастрофически жарким. Какое-то время природа ещё сопротивлялась, растения пытались выжить, дожить до дождя, но его всё не было. И леса запылали. Это было страшно. Днём и ночью горы стояли красные как угольки. Самолёты тогда казались спасителями. Их было три. Белый с красным Бе-200 появился первым. И с тех пор каждый день, с раннего утра, расчерчивал небо над их маленьким городом.

Потом ему на помощь подоспели два жёлтых самолёта-близнеца. Итальянцы. Они всегда летали парой. Присаживались на поверхность Волги, набирали воды и уходили тушить леса. Их провожали благодарными взглядами.

– В Москву хочу, – сказал Захар.

Тут возразить было нечего. Каждый год в числе выпускников были те, кто мечтал уехать в большие города. Уезжали и не возвращались. Растворялись в бурном водовороте Москвы, Питера.

– Мама рассказывала, что настоятель нашего храма, отец Павел, шесть раз пытался поступить учиться на художника. Он с детства рисовал замечательно. Ему даже в той академии, куда он приехал подавать документы, сказали: «Мы не многому можем вас научить». А на экзаменах, на творческом конкурсе то есть, он получил за свои работы двойки. Туда принимали только блатных, хотя они и рисовали гораздо хуже. Но они были детьми профессуры. Отец Павел тогда вышел, и чуть ли не в Москву-реку хотел броситься, такая депрессия у него была.

– А сейчас?

– Сейчас что… Настоятель… Храм свой расписывает. Иконы пишет…

Перед началом новогоднего вечера Саша забежала за Таней Касатовой. Сидела у неё, ждала. У Тани комната – как на картинке в журнале. Большая, светлая, обставленная дорогой мебелью. Саша устроилась на уголке широкой кровати. Таня стоит перед большим, во весь рост, зеркалом. Платье она уже надела, тёмно-синее, корсет затянут, короткая пышная юбка.

Теперь, ещё босая, причёсывается. Саше очень нравится Таня. У неё чёлка ниже бровей, весёлые глаза, полные губы всегда улыбаются, и так искренне. Посмотришь и улыбнёшься в ответ. Таня собирает волосы в хвост, всё очень просто, она так и в школу делает. А зачем ей мудрить с волосами, если они такие красивые – пушистые, ниже попы.

Но красится она долго. Уже все на свете темы обговорили, а Таня только один глаз накрасила.

– Опоздаем, – сердится Саша.

– Но я быстрее не могу, – теряется Таня. – Попробуй наведи стрелки ровно…

Саша никогда ещё не наводила стрелок. Ресницы у неё длинные, золотистые. Большие серые глаза и светлые волосы. Мама говорит, что она красивая. Но, наверное, красота – это не одно то, что дала природа. Надо уметь так, как Таня, подчёркивать свою красоту. Тогда её и заметят. Возле Тани всегда собираются мальчишки. Но не только потому, что она самая красивая в классе. С нею всем хорошо, потому что она всегда смеётся, никогда не обижается и сама никого не обидит.

Таня наклоняет голову то в одну сторону, то в другую – смотрится в зеркало. Её овчарка Шмель лежит на ковре, уши насторожены. И как Таня склоняет голову то влево, то вправо.

Нельзя сказать, что школу внутри не узнать. Это всё та же их школа: раздевалки, коридоры с выщербленной плиткой, рекреации. И всё же она сегодня особенная – праздничная. По коридорам носятся малыши в карнавальных костюмах. Повсюду снежинки, гирлянды, стенгазеты.

Саша одёрнула серебристое платье. Мама не стала покупать ей новое, сказала: новое будет на выпускной вечер.

Праздник начинается со спектакля, подготовленного младшими. Как весело сидеть в актовом зале, плечом к плечу с одноклассниками, передавать друг другу пакетики с шоколадными конфетами и длинными белыми семечками. Дедом Морозом нарядился физик. Дедушка получился высокий, стройный, с молодым голосом. Вместе со Снегурочкой он освободил из плена Бабы-Яги «Новый год» – мальчишку-третьеклассника, на шапочке которого нашито: «2014». Снежинки на радостях пустились танцевать.

Потом малышей увели в классы, где для них был накрыт чай, а в зале остались старшие.

Жаль, что давно уже не в ходу старинные танцы – как приятно, наверное, кружиться по залу с кавалером. И всё же хорошо, что их время прошло, потому что ни вальс, ни танго Саша танцевать не умеет. Ну а дискотека – это для всех.

Захар легонько тянет Сашу за руку:

– Пошли, чего покажу.

В коридорах пусто. Они идут на первый этаж. «Что он тут может мне показать?» – думает Саша. Захар ведёт её в закуток под лестницей. И открывает дверь чёрного хода.