Королева и ведьма. Другая история Ариэль - Лиз Брасвелл Страница 49

– О, ты куда красивее Ванессы.

Эрик, вероятно, действительно хотел сделать ей комплимент. Но он продолжал смешно дышать, и по его взгляду было видно, что он погружён в себя. «Вне всяких сомнений, размышляет о браке и щупальцах», – констатировала Ариэль. Юноша провёл рукой по волосам и на секунду стал похож на дикого зверя, попавшего в ловушку и готового вырваться и убежать прочь. Сойти с ума и тихо умереть в глухом лесу.

Ариэль захлестнула волна сочувствия. Если её жизнь и была несладкой, то она, по крайней мере, была в курсе того, что происходит. Он же только сейчас начал узнавать правду, которая была ещё уродливее, чем он ожидал, и составляла его жизнь на протяжении последних нескольких лет.

Она положила руку ему на плечо. Он немедленно ухватился за неё, словно за спасательный трос. Но всё же так и не взглянул на девушку, продолжая смотреть куда-то в пустоту.

– Восьминоги, – наконец произнёс он.

– Я... прошу прощения?

– Вось-ми-но-ги. – Сделав глубокий вдох, Эрик наконец посмотрел на неё. – Так говорить было бы логичнее. Потому что сейчас число называется восемь. Оно произошло от древнего слова «осмъ» («восьмой»), что на латыни будет «octo».

– Хорошо, – неуверенно ответила Ариэль.

– Ты бы видела, что творилось в прошлом году! Кругом все – ну то есть все мои прежние приятели по университету – только и делали, что обсуждали... Это сложно объяснить... шутки на латыни. «Volo, vis, vulture» и всё в таком духе... впрочем, не бери в голову.

– Romanorum linguam scio, – мягко произнесла Ариэль. Лицо Эрика приняло очень, очень довольное выражение. – Мы знали этот народ, во всяком случае, в самые ранние дни возникновения их государства, ещё до создания республики.

– Не сомневаюсь, что знали, – ответил Эрик, массируя виски. – Знаешь что? Одного этого было бы достаточно для создания по-настоящему великолепной оперы. Я имею в виду свой брак. Эта история могла бы лечь в основу оперы ужасов. Положив начало новому жанру. Проснувшись в один из дней, мужчина обнаруживает, что все эти годы счастливого, как он полагал, брака он был женат на злой ведьме-осьминоге.

– Ваш брак был счастливым? – спросила русалка, испытывая любопытство вопреки тому, что у неё были и другие заботы. «Я говорю совсем как Джона».

– Во имя всего святого, нет, – признался Эрик. – По правде говоря, он ничем не отличается от большинства официальных браков, я так думаю. Всё могло быть куда хуже. Мы вместе появляемся на официальных мероприятиях, позируем для портретов, но проводим большую часть дня и... личное время... по отдельности. Ну, ты знаешь, она управляет королевством и планирует наше следующее военное предприятие, а я пишу оперы, от которых все без ума, – закончил юноша с отвращением. Затем запустил руку в карман и извлёк из него окарину. Он мрачно уставился на инструмент, как если бы в нём крылся корень всех его бед.

– Ты любишь музыку, – заметила девушка. – Это то, что свело нас вместе. Ну, почти.

– Ариэль, я – принц. Я должен править. Это моя обязанность. Если бы я находился в более... ясном сознании на протяжении последних нескольких лет или был бы не таким круглым идиотом, то смог бы предотвратить тот хаос, в который мы погрузились сейчас. Тебе не понять, – вздохнул он. – У меня есть обязанности.

Ариэль посмотрела на него в холодном изумлении:

– Принц Эрик, с тех пор, как мой отец стал считаться погибшим, я заняла его место в качестве верховной правительницы Атлантики. Я её царица. Неофициально известная как морская царица. Царица всего моря. По крайней мере, этого.

Эрик посмотрел на неё, по вполне понятным причинам, ошарашенно. Она почувствовала, что его взгляд изменился. Почувствовала, как он ищет – и находит – черты царицы там, где прежде были лишь черты его озорной рыжеволосой девчушки. Русалка выпрямила спину, чтобы стать выше, и приподняла подбородок, что, надо сказать, было сделано вполне осознанно.

– О, – произнёс Эрик. – О. Ясно. О. В таком случае мне следует... мне следует преклонить перед тобой колени, не так ли? Как перед иностранной монаршей особой, которая занимает более высокое положение?

Ариэль расхохоталась. Это был второй раз, когда русалка по-настоящему рассмеялась, с того самого момента, как вернула свой голос, и этот смех был гораздо более заливистым и отнюдь не слабым.

– О, Эрик, ты слегка припозднился с этим, – вздохнула она. – Но... ты действительно любишь музыку. В список всего, что огорчает тебя в сложившейся ситуации, не должно быть включено занятие любимым делом. Я тоже люблю музыку. Я люблю петь. Забрать это у меня было самой жестокой формой пытки, которую только могла изобрести Урсула. Кроме, пожалуй, того, что она заставила меня считать себя виновной в смерти отца.

Эрик горько улыбнулся:

– Тогда ей следовало бы забрать у меня это, – сказал он, повертев в руке окарину. – Это бы проучило меня. Ей не стоило позволять мне заниматься композиторством, постановками и проводить время в обществе настоящих музыкантов, и ей следовало бы заставить меня править. Вот это стало бы для меня настоящей пыткой.

– Не думаю, что она ставила перед собой цель как- то наказать тебя или подвергнуть тебя пыткам, – осторожно заметила Ариэль. – Думаю, ты стал просто пешкой в её игре.

– Замечательно. Ничтожен настолько, что даже не считается реальной угрозой. Это про меня, – сказал Эрик со вздохом. – Кстати, касательно нашей общей любви к музыке, – помнишь ту песню, что ты мне пела? Когда спасла меня? Я ни разу не делал её частью оперы. Мне всё никак не удавалось вспомнить, чем она кончалась. Думаю, я, должно быть, потерял сознание до того, как ты успела её допеть.

Эрик медленно поднёс окарину к губам, глядя на девушку в ожидании разрешения. Она кивнула, и он заиграл.

Всё было в точности как тогда, когда юноша играл, сидя в лодке, а она наблюдала за ним, оставаясь незамеченной. И, в точности как тогда, мелодия растворилась в тишине.

Только в этот раз русалка смогла её подхватить и допеть.

Даже если бы эту часть играл не Эрик, а сама Урсула, Ариэль продолжила бы мелодию. Последняя нота повисла в воздухе, словно приглашала девушку присоединиться, и казалась такой незавершённой, что было бы настоящим преступлением против природы позволить ей упасть.

Ариэль не столько пела, сколько позволяла песне литься из её груди, сердца, души. Для этого было достаточно просто разомкнуть губы, чтобы не создавать препятствий на её пути.

Эрик широко улыбался – пение русалки вознесло его на небеса.

Добравшись до конца припева, она сделала ещё один глоток воздуха Мира Суши, чтобы как следует спеть песню с самого начала. Эрик поспешно поднёс окарину обратно ко рту и начал ей подыгрывать. В этот раз он не взял на себя основной мотив (из уважения к первой исполнительнице), он позволил девушке пропеть его самостоятельно, а сам сымпровизировал гармонию, которая стала к нему небольшим дополнением. Основная мелодия звучала всё так же смело и бодро, с большим воодушевлением описывая мир таким, каким его увидела юная Ариэль. Но часть, сыгранная Эриком, добавила произведению сложности и вместе с тем глубины: стало очевидно, что всё не так просто, как может показаться на первый взгляд, мелкие детали и едва уловимые тонкости развёртывали перед слушателем смелое заявление. Эта версия была не менее прекрасна, чем первоначальная, по правде говоря, даже напротив – ещё прекраснее. В ней были зрелость и пришедшая с возрастом мудрость, жизненный опыт и встреча с внешним миром, наблюдения, сделать которые прежде не представлялось возможным.