Алькатрас и Пески Рашида - Брендон Сандерсон Страница 44

Посмотрев на них сквозь черные очки, Бастилия перевернула нож в ладони, готовясь метнуть.

— Нет! — сказал я. — Погоди!

Она послушно замерла. Толпа Библиотекарей тем временем рассыпалась, некоторые побежали обратно.

— Зачем ты меня остановил? — возмутилась Бастилия.

— Это же не монстры были, — сказал я. — Просто безоружные люди. Нельзя их убивать!

— Мы на войне, Алькатрас! — рявкнула она. — Эти люди — наши враги! И сейчас они бегут предупредить Блэкберна!

Я пожал плечами и сказал:

— Все равно… так неправильно. К тому же их было слишком много для одного твоего ножа. Наш побег уже не сохранить в тайне.

Бастилия фыркнула, но возражать больше не стала. А я подумал о том, что уговаривать Линзу больше не было времени. Я быстро сцапал ее и сунул, светящуюся, в бархатный мешочек. Потом запустил туда палец и прикоснулся к ней, выключая. Стянул завязки и спрятал в карман.

— Пошли, — сказал я.

Бастилия кивнула. Синг же подошел к куче рваной бумаги — останкам поверженного Оживленного.

— Алькатрас, — позвал он. — Тебе надо на это взглянуть!

Я подбежал к нему.

— Что такое?

И тут я увидел, что в центре бесформенной груды Синг обнаружил некий фрагмент Оживленного, который… скажем так… не до конца еще утратил живость.

Как раз когда я подошел, оно даже село, так что Синг сразу направил на него пистолет. Существо было куда меньше прежнего, зато куда более человекообразно. Вещество его тела все так же составляла испещренная бумага. Новой чертой в облике были два глаза, похожие на стеклянные бусинки.

Я посмотрел на Синга, недоуменно морща лоб:

— Что тут происходит?

— Толком не знаю, — ответил Синг. — Мне вообще-то немногое известно об Оживлении. Это — темное окуляторство.

— Почему? — спросил я, подозрительно наблюдая за трехфутовым бумажным человечком.

— Такой способ пробуждения жизни в костной материи есть зло, — сказала Бастилия. — Чтобы преуспеть в подобном деянии, Темный Окулятор берет толику своей собственной человеческой сущности и заключает ее в Стекле Оживления. Из этого-то Стекла сделаны у твари глаза. Стреляй, Синг! Если сумеешь попасть прямо в глаз, может, эту штуку и удастся убить.

Бумажная тварюшка склонила голову, вопросительно глядя на пистолетный ствол.

— Толику своей человеческой сущности? — спросил я. — Что это значит, Бастилия?

— Они дают стеклу кое-что из них выпить, — пояснила она.

— Кое-что? А поопределенней нельзя?

Я стоял от нее сбоку и видел, как она напряженно, сузившимися глазами смотрела на бумажного человечка.

— То, в чем заключается человечность, Алькатрас, — сказала Бастилия. — Способность любить, защищать, проявлять милосердие. Поэтому каждый раз, когда Окулятор создает Оживленного, он сам становится немножко менее человеком. По крайней мере, все дальше уходит от круга людей, с которыми, например, тебе или мне хотелось бы общаться.

Синг кивнул и добавил:

— Большинство Темных Окуляторов считают такое преображение даже за благо.

По-прежнему держа маленького Оживленного на мушке, он наклонился и подобрал клочок мятой бумаги.

— Ты, быть может, решил, что, отдавая свою человечность, Темный Окулятор создает существо, наделенное добрыми чувствами, — сказал наш антрополог. — Нет, Алькатрас, это не срабатывает. Процесс Оживления извращает эмоции, и в итоге возникает существо, имеющее достаточно человечности для поддержания в нем жизни, но ни на йоту более. Недостаточно для того, чтобы эта самая человечность могла заработать как таковая.

Я взял у него листок. Текст оказался читабельным. Наверху страницы стоял заголовок произведения: «Страстный огонь огненной страсти».

— Оживленного можно создать из чего угодно, — продолжал Синг. — Считается, однако, что вещества, способные впитывать эмоции, функционируют гораздо лучше других. Потому-то большинство Темных Окуляторов предпочитают использовать графоманские любовные романы, ведь природа объекта определяет и темперамент Оживленного.

— Романтические произведения делают Оживленных вовсе не героями-любовниками, а, наоборот, громилами и приверженцами насилия, — сказала Бастилия. — Зато ума у них как раз дефицит.

— Ясненько, — сказал я, бросая листок. «Отдают, значит, толику человечности…» И вот у такого-то чудовища до сих пор был в плену мой дедушка. — Пошли, — сказал я, вставая. — Итак уже более чем достаточно тут проваландались.

— А с ним что делать будем? — спросил Синг.

Я помедлил. Оживленный смотрел на меня стеклянными глазенками, на малоподвижной бумажной физиономии отражалось смятение.

«Я… я его некоторым образом сломал, — подумалось мне. — Ну да, я хотел убить его… но это не то, на что заточен мой Талант».

Делайте со мной что хотите, но я все-таки не разрушитель. Я просто ломаю, и ломка иногда становится преобразованием.

Я сказал:

— Оставьте его.

Синг удивленно посмотрел на меня.

— Хватит уже стрельбы, — сказал я. — Пошли.

Синг передернул плечами и убрал пистолет. Бастилия прошлась по коридору, заглянула за угол. Я же быстренько переменил Линзы Окулятора на Линзы Следопыта — и увидел, что дедушкины следы, к счастью, еще продолжали светиться.

«Вот уж не думал, что настолько хорошо его знаю», — сказал я себе.

Догнав Бастилию на пересечении коридоров, я указал ей направо.

— Дедушку Смедри увели вон туда.

— Туда же и Библиотекари убежали, — сказала она. — После того, как нас обнаружили.

Я кивнул и посмотрел в другом направлении.

— А вон там, — сообщил я, — отпечатки мисс Флетчер.

— Она что, от них отделилась?

— Нет, — сказал я. — Вместе с дедушкой Смедри она из подвалов не выходила. Это те ее следы, по которым мы шли в самом начале. Они привели нас в ту комнату, где мы были схвачены. Я же говорил — мы где-то близко от входа!

Бастилия нахмурилась, потом спросила:

— Насколько хорошо ты знаешь эту мисс Флетчер?

Я пожал плечами.

— Прошло уже несколько часов, — сказала Бастилия. — Я вот и удивляюсь, что ты еще различаешь ее отпечатки.

Я кивнул и заметил кое-что странное.

(Если вы обратили внимание, в этой главе я только и делаю, что замечаю странные вещи. Это особенно очевидно по сравнению с другими главами, в которых я замечаю вещи вполне обыкновенные. Я мог бы поведать об этом отдельную историю, но в ней участвуют разбиватели яиц, что делает ее малоподходящей для юношества.)