Спаситель и сын. Сезон 5 - Мари-Од Мюрай Страница 44

– Спаситель? У тебя сейчас перерыв? Это Эвелина.

Эвелина Бельроз, его старшая сестра, звонила с Мартиники, там сейчас было раннее утро.

– Не совсем перерыв, – ответил Спаситель. – А что случилось?

Должно быть, что-то серьезное – обычно Эвелина звонила только на Новый год и в его день рождения.

– Умер Ти-Жо.

– Да что ты! – вырвалось у него.

То был невольный возглас удивления – да, удивления мальчишки, уверенного, что его горластый дядюшка Ти-Жо, знатный выпивоха, неутомимый ходок, отец восьми детей, умереть не может: он бессмертен!

– Как же это случилось? – растерянно пробормотал психолог.

– Он неудачно упал. Все думали, поправится, но…

Эвелина плакала. Когда умерла их мать, Спасителя усыновила чета Сент-Ив, а сестру вырастил дядя Ти-Жо. Ему было восемьдесят пять лет, он умер во сне, похороны в ближайшую пятницу.

– Я не смогу приехать, Эвелина, мне очень жаль.

Малыш услышал голос Спасителя и просунул голову в приоткрытую дверь:

– Ку-ку!

Спаситель свернул разговор:

– Перезвоню тебе, как только освобожусь.

– Только не забудь. Мне надо сказать тебе еще кое-что, – сказала сестра и положила трубку, оставив брата теряться в догадках.

– Телефон – это очень опасно, – наставительным тоном сказал малыш.

Из-за телефонного звонка умерла его мать. Она выезжала на перекресток, как вдруг задребезжал айфон, лежавший рядом, на переднем сидении. Она ждала звонка из больницы, куда попал ее сын – он упал на лестнице в школе, – и потому не раздумывая схватила телефон. С сыном ничего страшного не случилось, но этого она так и не узнала: ее машина врезалась в грузовик.

– Заходи, Грегуар, давай поговорим вдвоем. – Спаситель протянул мальчику руку. – Тебе все еще снятся плохие сны?

Горевать было некогда – консультации шли одна за другой.

– Мадам Карре?

Очень странно – на этот раз в обычное время Марго пришла вторая жена месье Карре. С ней был пятилетний мальчик, который даже не посмотрел на Спасителя, когда тот вышел в приемную.

– Максим! – позвал психолог.

Мальчик все так же увлеченно играл в телефон и не шелохнулся, услышав свое имя.

– Хватит играть, – сказала ему мама и, не рассчитывая, что он послушается, взяла его за плечо и повела в кабинет.

«Как собака ведет слепого», – подумал Спаситель.

Мать и сын сели рядом на диван.

– Убери свой айфон!

Однако и на этот раз мадам Карре явно не надеялась, что ее слова возымеют действие.

– Это его собственный телефон? – спросил Спаситель.

– Да. Пока ему не купили, он все время брал мой, – в оправдание себе сказала мадам Карре.

Какое-то время все молчали. Только щелкали клавиши. Спаситель разглядывал пациентов. Мальчик невысокого роста был похож на отца: те же непослушные волосы, тонкий профиль. Мадам Карре – красивая, но несколько располневшая женщина. «Пустая ракушка», – говорила о ней Марго.

– Я знаю, что к вам ходят мои падчерицы, – заговорила она. – На Марго это очень хорошо отразилось. Про Бландину не знаю. Она больше не бывает у отца.

Взгляд ее скользил с предмета на предмет, ни на чем не задерживаясь дольше двух-трех секунд. «Вид у нее затравленный», – подумал Спаситель.

– Ему поставили диагноз «аутизм», – сказала мадам Карре, указывая на сына.

– Спектр, – вдруг выговорил мальчик, не отрывая глаз от экрана.

– Ну да, расстройство аутистического спектра, – поправилась его мать. – Но у него прекрасный, сохранный интеллект. В три с половиной года он научился считать по-английски до пятидесяти. Мы были у нейропсихиатра, он предполагает у Максима высокофункциональный аутизм. High functioning autism, – повторила она по-английски. Эта формулировка понравилась ее мужу.

– Понятно, – ровным голосом сказал Спаситель.

– Вам уже все понятно и вы согласны с этим психиатром?

– Понятно, что нужно вас выслушать.

– Да? Такой у вас метод? Просто слушать? Никогда не понимала, как это может кого-нибудь вылечить.

Она говорила без раздражения, искренне удивляясь. Спаситель в ответ улыбнулся и негромко попросил:

– Расскажите мне о Максиме.

– Муж говорит, я его слишком опекаю, не даю свободно развиваться. Я и правда все время тревожусь. Принимаю лексомил. Первые два года Максим часто пропускал детский сад, потому что когда он туда ходил, то был таким несчастным! Мне было его жаль, вот я и оставляла его дома. – Она выкручивала себе пальцы, совсем как Марго. – Думаете, у ребенка может развиться аутизм из-за матери, которая… которая не хочет, чтобы он от нее отделился? Она его пожирает?

– Вы пожираете своего сына? – повторил Спаситель, чтобы она вслушалась в то, что сказала.

– Нет, это муж так говорит. – Она стряхнула с ресниц слезу и продолжала более уверенно: – Но в этом году Максим нормально посещает подготовительную группу. У него есть свой тьютор – женщина, которая помогает ему складывать вещи, находить свою шапку, держать карандаш.

– Держать карандаш?

Мадам Карре сделала жест, как будто берет карандаш и пишет.

– Движение кисти. У него не получается. Зато он умеет читать! Правда, – добавила она, – учительница говорит, что Максим читает механически, как робот. Не улавливает смысл.

И тут случилось нечто неожиданное. Откуда ни возьмись появился Миу, мягко ступая лапами-подушечками, подошел к дивану, грациозно прыгнул и сел рядом с Максимом. Тот вздрогнул, уронил на пол телефон и отдернул руки, чтобы не прикоснуться к коту.

– Мяу! – сказал Миу, показывая себя настоящим котом.

– Мяу! – повторил за ним Максим.

– Мяу.

– Мяу.

Они разговаривали. Воспользовавшись этой минутой, Спаситель подполз к Максиму на коленях, как паломник к святыне, и притулился, насколько позволяли его габариты, у ног мальчика.

– Можешь его потрогать, – сказал психолог и поднес руку Максима к коту. – Погладить.

Максим издал протяжный стон – не то ужасаясь, не то восторгаясь, а Спаситель провел его ладошкой по кошачьей спине.

– Послушай, как он мурлычет! Погладь его рукой! Смотри, как ему нравится, что ты рядом.

Миу разлегся на коленях у Максима. На призывы психолога отозвались сразу три из пяти чувств мальчика: послушай, погладь, посмотри! Он покосился на Спасителя, не решаясь вступить с ним в контакт. И вдруг сказал:

– Черный!

– Да, я черный, – кивнул психолог. – А кот?