Город Солнца. Глаза смерти - Евгений Рудашевский Страница 43

Кристина, обняв подушку, сидела на разложенном и застеленном диване. Из-под небрежно наброшенного одеяла выглядывали белые стопы. Ногти на ногах, как и на руках, были покрыты чёрным лаком, а на большом пальце правой ноги виднелось тоненькое кольцо с резьбой.

Максим пожелал спокойной ночи и застыл в дверях. Не мог заставить себя уйти. Чтобы хоть как-то оправдать своё промедление, сказал Кристине, что пижама ей идёт. И он сказал правду. Пижама – дурацкая, верблюды – дурацкие, но на Кристине всё это смотрелось хорошо. Дикое сочетание с синяком, чёрным лаком на ногтях, рваной чёлкой и длинными прядями чёрных волос, прикрывавших уши.

Максим отчаянно искал хоть какой-то повод зайти в комнату, которая вдруг показалась совершенно чужой, незнакомой, и понял, что ему нужно срочно выспаться. Боялся окончательно запутаться в чувствах. Уже готовился закрыть дверь, когда Кристина тихо сказала:

– Ты так и не ответил.

– Да?

– Ты кому-то рассказывал обо мне?

Максим перешагнул через порог. Сделал это с опаской. На Кристину не смотрел.

В ногах мелькнуло что-то рыжее и мягкое. Перс. Возвестив свой приход довольным мявком, он попытался заскочить в комнату, но Максим вовремя его остановил.

– У вас кот! – Кристина отбросила одеяло и пересела на край дивана.

Максим подержал Перса на руках, взъерошил ему холку, затем всё-таки выставил наружу.

– Ему сюда нельзя. Он тут… Ему слишком нравится диван. И кресло. И всё остальное.

Максим прошёлся по комнате. Отодвинув пиалу с гвоздикой, сел на подоконник и почувствовал себя неловко в тренировочных штанах с обвисшими коленами и в белой футболке с растянутым воротом.

Из приоткрытого окна студило спину. Рассветы в Клушино по-прежнему стояли холодные.

Максим был бы рад отложить разговор, но в конце концов сдался. Последовательно рассказал всё об Ане и Диме, начиная с того момента, как поехал с ними в Русский музей. Они были единственные, кто знал о Кристине, и Максим хотел объяснить, почему так легко доверился им.

Кристина слушала молча. Скрестив ноги в лодыжках и свесив руки между колен, сидела на краю дивана, смотрела на узор старого плюшевого ковра, покусывала нижнюю губу и этим выдавала задумчивость.

– Я должен был рассказать им о погроме в «Старом веке». Они ведь не понимали, насколько всё серьёзно. А если я прав насчёт блокнота и замены Пашинина…

– Кто это?

– Преподаватель, я тебе говорил. Так вот, если я прав, то Аня с Димой тоже в опасности. Пострадало слишком много людей. Ты, Корноухов, Шульга. Твой папа, Погосян…

– Я хочу с ними познакомиться, – прошептала Кристина.

Такой реакции Максим не ожидал. Первое время даже не знал, что сказать.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Мы должны действовать заодно.

– Послушай…

– Не хочешь их втягивать в эту историю?

Максим кивнул.

– Поздно. Они уже втянулись. В ту секунду, когда вышли из поезда в Петербурге. И они имеют право знать, что происходит. А когда к ним придут, будет поздно. Если хочешь им помочь, позови их сюда. Мы всё обсудим. Чем больше Дима и Аня знают, тем меньше шансов, что они сделают что-то необдуманное. Если уж начал им всё рассказывать, так рассказывай до конца, а не бросай вот так, с недомолвками.

Максим пожал плечами, но должен был признать, что в словах Кристины есть здравый смысл.

– Хорошо. Ты права.

Несколько минут сидели молча. Потом Кристина уточнила, есть ли у Максима зарядка от айфона. Такой зарядки в доме никогда не было, но Максим обещал спросить у Димы. После этого пожелал Кристине спокойной ночи и наконец вышел из гостевой комнаты.

Вернулся к себе. С ходу несколько раз подтянулся на турнике. Рухнул на кровать. Почувствовал, что готов сразу же, не раздеваясь, уснуть, но преодолел сонливость и написал Диме сообщение. Попросил того приехать в Клушино часам к пяти, не раньше, и захватить зарядку от айфона.

Попытался подвести хоть какие-то итоги всего, что узнал за день, но быстро запутался. Слишком устал. К тому же бессмысленное повторение одних и тех же вопросов ничуть не помогало.

Не раздеваясь, забрался под одеяло. Закрыв глаза, пытался объяснить себе, почему так быстро и легко сошёлся с Кристиной. Видел её второй раз в жизни, но рассказал ей об отце то, что прежде не рассказывал никому, даже Диме.

Кристина существовала здесь и сейчас. Только для него. Максим не видел её друзей, родственников, сокурсников. Не знал всего вороха мелких фактов и чувств, которые сопровождают жизнь любого человека. И ему это нравилось. Это одновременно пьянило и настораживало. Но даже такое противоречие сейчас почему-то казалось приятным.

Максим ворочался, зевал – в голове начинался сладкий, вибрирующий гул. Ложился на живот и прятал лицо в подушке. Укрывался целиком, переворачивался на спину, затем отбрасывал одеяло. Обхватывал его ногами и опять ворочался. Сбил простыню, принялся её поправлять и в раздражении ударил кулаком по матрасу.

Сон никак не приходил.

Максим постоянно возвращался к мысли о том, что случилось с Кристиной. Представлял, как её держат, как бьют по лицу. Весь выворачивался в бессильной злости. Наконец встал с кровати. Вышел из комнаты.

Отправился на кухню, ещё не совсем понимая, что собирается делать.

На улице вовсю пели птицы. От автострады доносился приглушённый шум редких машин.

Без пятнадцати шесть. В шесть встанет Корноухов. К семи отправится в мастерскую. Не задержится ни на минуту.

Максим набрал в чайник воду, но так и не включил его. Просто сел за стол. Положил голову на руки. И понял, что должен воспользоваться своим состоянием. Потом не хватит решимости. Сжал кулаки. Почувствовал, как немеют кончики пальцев, как от напряжения начинают болеть суставы. Приказал себе встать.

Не хотел снова пугать маму и всё же постучал в дверь. Повернул ручку и вошёл.

Мама спала. Пришлось будить её и путано, торопливо объяснять, чего он хочет на этот раз.

Мама сказала, что Максим сошёл с ума, и всё же сделала то, о чём он просил. Подошла к столу, открыла дверцу большого отделения. Ворча, принялась выкладывать на пол картонные папки с детскими работами, коробки с пластилином, мотки пряжи и угловатые самодельные игрушки. Наконец из сáмой глубины достала пластиковую шкатулку швейного набора. В шкатулке лежала связка отцовских писем. Под ней – какие-то другие сложенные в несколько раз бумаги. А на дне – жёлтый конверт.

– Вот. Надеюсь, это всё? Теперь можно спать? Правда? Разрешаешь? Ну хорошо. Спасибо.

Вернувшись к себе, Максим завалился на кровать. На этот раз чувствовал, что сон придёт быстро, без сопротивления.

В вытянутой руке держал перед собой жёлтый конверт. Письмо отца, отправленное Максиму восемь лет назад.