Солнце - крутой бог - Юн Эво Страница 43

— У у у у у у б б б б б и р р р р р р а а а а а а й й й й й с с с с с я я я! — растянувшееся самое малое на десять секунд, и пока я верю, что рядовой Адам завоевал крепость. Вот-вот и подъемный мост опустится, и защита сдаст свои позиции.

Но вернемся к реальности. Мы уже говорили об этом, помните? И в этой реальной реальности она ответила, что не принимает приглашений от клиентов кафе.

Я поражен. Я думал, что уже победил. Я вяло пробую организовать оборону. Например, могу сказать ей, что я уже не клиент кафе. Но поможет ли это? Я могу прийти к ней домой и пригласить ее сходить со мной куда-нибудь вечером, если так будет проще. Или позвонить ей, если она не любит разговаривать лицом к лицу. Или спросить, когда я могу встретить ее на улице, если ей нравится получать приглашения на свежем воздухе. Могу угостить ее своими фактиками, если это поможет ей со мной разговаривать. Между прочим, я могу сообщить ей, что у кошки в каждом ухе по тридцать две мышцы. Что муравьи не спят. Что у верблюдов три века для защиты от песка. Что пчела за свою жизнь производит в среднем всего двенадцатую часть чайной ложки меда. Что на свете существует две тысячи шестьсот разных видов лягушек и что они живут повсюду, кроме полюсов.

Но я знаю, что это не поможет. Она поколебалась, но ее ответ был по-прежнему четкий и однозначный. Я чувствую себя обычной средней пчелой, которая надрывается ради пустяка. Пчелой, которая за свою жизнь производит ничтожную часть чайной ложки меда, а потом умирает. Есть чем гордиться.

И даже если у меня больше нет аргументов, у меня остается новый рекорд по забегу на шестьдесят метров. И я решаю им воспользоваться. Наверное, нет нужды говорить, что этот рекорд показывает не то, как быстро можно пробежать шестьдесят метров, а как медленно рядовой солдат-черепаха проползает положенные ему шестьдесят метров.

По дороге домой я захожу к Франку. Он открывает мне дверь и широко улыбается. Сперва мне кажется, что он смеется надо мной. Меня чуть было не охватывает паранойя: мне кажется, что все знакомые только и говорят обо мне за моей спиной. И что Маленькая Буря позвонила Франку и сообщила ему о моем новом поражении.

Но Франк тихо, словно боится кого-то разбудить, говорит:

— Заходи!

И за плечо втаскивает меня в кухню. На столе стоит низкий ящик, Франк кивает, улыбается и подводит меня к нему.

— Полюбуйся на нее! — восклицает он, и я вижу в ящике маленькую сморщенную черепаху, которая пытается побить мой собственный рекорд на шестьдесят метров: ползет к листику салата, который положил для нее Франк.

— Правда, милашка? — лицо у него, как у ребенка. Я никогда, сколько его знаю, не видел этого взрослого человека таким веселым.

— Что это с тобой? — с удивлением спрашиваю я. — Разве ты не взял тайм-аут, чтобы подумать?

— Она помогает мне думать, — отвечает Франк, нахмурив брови. Но потом снова смотрит в ящик, и взгляд его искрится, как у четырнадцатилетнего шкета при виде любимой звезды экрана.

Франк явно очарован черепахой, хотя и меня она тоже не оставила равнодушным.

— Хочешь, я ее достану? — спрашивает этот взрослый человек и тянется за черепахой.

— Нет, мне пора домой, — отвечаю я и гляжу на часы. Там, где я живу, скоро обед, и Адам должен быть на своем посту.

Я шлепаю к входной двери, а он стоит на кухне и нюнюкается со своей черепахой, словно она ребенок.

— Между прочим, как ты ее назвал? — спрашиваю я, открывая дверь.

— Амммхххммм, S, — невнятно бормочет он.

— Как-как? — снова спрашиваю я и внимательно гляжу на него. Он становится пунцовым.

— Адам, — отвечает он после минутного раздумья.

— Спасибо, — сухо говорю я. Так мне и надо. Адам — подходящее имя для игрушки, такое невинное, такое, которым можно пользоваться сорок лет, пока не станешь по-настоящему взрослым. Судьба, как всегда, любит меня. По пути домой я пробую побить собственный рекорд по ползанью на шестьдесят метров. Несмотря на мои ожидания, мне это удается.

Дома я нахожу записку от мамаши. Они не поедут за город в эти выходные. Мамаша наложила запрет. Она пишет, что есть более интересные занятия, чем общение с Пером Папашей Гюнтом. И в этом она, безусловно, права.

Суббота, 20 июля

В эту субботу я просыпаюсь с великолепным планом в голове.

Я не спешу. «Ссссссссссссс» — шипит вода в душе.

Я приветствую Солнце.

— Привет, Толстяк! — говорю я.

Покупаю, что мне нужно. «…Клиррр…» — звенят деньги, падая в кассу.

Спрятавшись, я жду, когда Маленькая Буря придет на работу. У человека должен быть план. И поэтому я делаю все, что надо, в правильной последовательности. Надо научиться планировать, если хочешь победить. Бесполезно просто приходить, приходить и приходить.

Когда все готово, я качу в «Хауцц», держа одну руку за спиной. Качу на своих роликах и перед Маленькой Бурей делаю особенно красивый разворот. Ее начальница за стойкой делает мне замечание за то, что я не снял ролики в помещении. Но потом и она начинает с интересом следить за происходящим. Маленькая Буря видит меня, как только я появляюсь в дверях. Видит и хочет улыбнуться. Но мой способ передвижения и круг, который я делаю перед нею, вызывают у нее удивление.

Я опускаюсь на колени.

Да, Братья, это, конечно, глупо, но так надо.

Наверное, ни одна из вас, Сестры, не думала, что я решусь на такое? Но человек, у которого есть план, способен на все.

Итак, я опускаюсь на колени перед Маленькой Бурей.

Я смотрю на нее, смотрю ей прямо в глаза.

Они голубые-голубые, и мне кажется, что я даже слышу потрескивание, как от пламени сварочного аппарата, как от синего пламени в камине, как от неба в необычно жаркий летний день.

Я смотрю ей в глаза и протягиваю три красные розы.

Красные розы на длинных стеблях, люди! Это вам не какой-нибудь пустячок. Не мать-и-мачеха, не гвоздика, не цветок в горшке, не куст красной смородины. Я протягиваю ей три кроваво-красные розы.

Теперь уже все пялятся на меня. Видок у посетителей такой, точно они с луны свалились. Или, может, увидели чувака, который свалился с луны. Одни застыли с кофейными чашками, не донеся их до рта. Другие набрали кофе в рот, но забыли проглотить. Кофе течет у них из уголков рта. А они все продолжают лить его в себя, не спуская с меня глаз. Третьи перестали жевать и сидят с набитым ртом. Четвертые обжигают пальцы сигаретой. Но так и не выпускают ее из рук.

В такие мгновения время останавливается. Двигаюсь вперед только я. Говорю что-то только я. Вообще, шевелюсь только я. Несколько секунд я тяну эту историю и заставляю сердца биться быстрее.