Золото Хравна - Мария Пастернак Страница 42

— Любой мужчина на твоем месте поступил бы так же ради своей невесты, жены, сестры или дочери, — сказал отец Магнус. — Если только он настоящий мужчина. Не это смущает меня, Торлейв. Я понял, что ты любишь Вильгельмину. Но скажи, не помышлял ли ты и вправду тайно бежать с нею?

— Никогда, отче. С того момента, как я понял, что люблю ее, я только и ждал того дня, когда смогу попросить у Стурлы ее руки. Полагаю, он не отказал бы мне. Я не так богат, но за мое ремесло хорошо платят. В начале лета звали меня ставить церковь в Халлингдале ^[103]; за труд были обещаны немалые деньги. Я думал, что, закончив работу к середине лета, вернусь и пойду к Стурле с даром и сватами просить за себя Вильгельмину. Если она не будет против.

— А что она сама думает о том?

— Она еще ребенок годами, и я не знаю ее чувств ко мне. Однако теперь все это потеряло смысл, отче. Стурла жив, я уверен. Но даже если я смогу вызволить его из беды, мне придется немедленно бежать в Данию или Швецию. Я не решился бы предложить ей разделить со мной такую судьбу.

— Ох, сыне, — покачал головою отец Магнус. — Хотел бы я иметь твою уверенность в том, что Стурла жив…

— Я слышал, как они говорили об этом, отец Магнус.

Священник тяжело вздохнул:

— Позавчера утром пришли с хутора Еловый Остров Стюрмир Грош, сын Борда, Альгот, сын Скамкеля, Дидрик Боров, сын Хёскульда Друмба, и двое их слуг. Они привезли за собою в санях — в тех же, в которых третьего дня лежали убитые волки, — тело Нилуса из Гиске. Стюрмир, сын Борда, провез его почти по всем хуторам округи, и все видели его, в том числе сюсломан Маркус. Послали за бароном Ботольвом. Я слышал их речи. Стюрмир поведал, что они пришли на хутор и Вильгельмина, дочь Стурлы, их приняла. Все шло мирно и тихо, покуда не появился ты и не назвал себя ее нареченным женихом. Так ли было, сыне?

— Мне пришлось солгать.

— Он сказал, что выразил некоторые сомнения по поводу того, что ты станешь ей достойным мужем. Что ты — бедный ремесленник, а Вильгельмина, дочь Стурлы, — богатая невеста. Что сам он, став ее опекуном, еще подумает, выдавать ли ее за такого как ты.

— Был и такой разговор.

— Теперь Стюрмир, сын Борда, сожалеет о тех своих словах. Он говорит, что в смерти Нилуса, видимо, есть и его вина. Считает, что ты расценил его слова как отказ и тайно подговорил Вильгельмину, дочь Стурлы, бежать с тобою. Нилус из Гиске пытался вас образумить и помешать побегу, и тогда ты убил его в ельнике у северных ворот. Убийство было совершено ночью, что еще больше отягчает твое положение, Торлейв. Барон не преминул указать на это ^[104]. Он был крепко настроен против тебя. Ты же знаешь господина Ботольва, сына Эйнара: когда он дает волю гневу, места для разума уже не остается. К тому же Стюрмир — его давний знакомец.

— Мне нечего возразить, отче, — устало ответил Торлейв. — Я рассказал вам всё как было. Ложь труднее всего разоблачить, когда она переплетена с правдой так тесно.

— Я хорошо тебя знаю, Торлейв. У меня никогда не было оснований сомневаться в твоих словах. Многие наши бонды не поверили Стюрмиру, сыну Борда. Он хоть и снискал уважение как успешный охотник, но этого мало нашим хуторянам. Ты-то для них свой, а он чужак. Что до Нилуса из Гиске — немало найдется тех, кто мечтал бы погрузить свой меч в его грудь. Но кое-кто поверил… «Северные ведьмы» — до тебя ведь долетали такие слова? Якобы они околдовали Торлейва, сына Хольгера, и он пошел на преступление ради маленькой колдуньи.

— Отче!

— Торлейв, я знаю, что это не так. Но дело не во мне. Барон велел выстругать деревянную стрелу и пустить ее по хуторам, по всей долине, чтобы найти тебя и предать королевскому суду ^[105]. Мы с сюсломаном Маркусом тщетно пытались его отговорить. Сюсломан уверял, что мы можем сами разобраться в своей округе, но барон настаивал, ибо убит государев человек, воин, чей меч был особо ценим. Мы не могли ему воспрепятствовать — у барона много больше влияния и власти, чем у сюсломана. Он сказал: «Речь идет о нарушении королевского права». Это очень серьезно.

— Я знаю, — глухо сказал Торлейв.

— Хорошо, что Стюрмира еще не успели признать опекуном Вильгельмины, иначе он подал бы на тебя иск за похищение его подопечной. Но он сделает это после тинга в среду.

— Это уже не столь важно, отче, — горько усмехнулся Торлейв. — Не могут же меня казнить дважды.

— Эти два дня они искали тебя повсюду. Они были у Агнед, искали в Пригорках, но не нашли. Агнед, может, и догадывалась, где ты, но не сказала. Вчера вечером кто-то предположил, что тебя надо искать на Таволговом Болоте, однако барон покуда идти сюда не решился. Дело шло к вечеру, а дорога на Таволговое Болото не так легка, ночью не всякий проберется. Думаю, сегодня он явится сюда со своими челядинцами и дружинниками. Что ты думаешь делать, Торлейв, сын мой?

— У меня нет выбора, отче. Я пойду на север, в Нур-Трёнделаг. Никто не верит, что Стурла жив, но я-то знаю, что это так. Если они схватят меня — я не смогу помочь Стурле. Значит, я ухожу немедля.

— Боюсь я, Торлейв, как бы ты не пропал в горах! Ночи нынче темны и морозны, в ущельях туман. Едва отойдешь от проезжего пути, можно совсем заплутать.

— Я прошу отпущения моих грехов, отче, — тихо сказал Торлейв. — Если сверну себе шею в дороге, так по крайней мере отправлюсь на тот свет раскаявшись.

— Что ж, сыне, молись вместе со мною, — вздохнул отец Магнус. — Ego te absolvo a peccatis tuis in nomine Patris, et Fillii, et Spiritus Sancti. Amen ^[106]. Как епитимью назначаю тебе совершить паломничество в Нидарос к мощам святого короля нашего Олафа, как только это станет возможным для тебя. Во искупление греха своего читай дважды в день августинскую молитву ^[107]. И не падай духом, сыне, ибо Бог милосерд.

— Аминь, — прошептал Торлейв, и отец Магнус перекрестил его склоненную макушку.

Вильгельмина проснулась. В скошенной боковой нише, где она спала, было прохладно, но она не мерзла в меховом мешке. Сон ее был уже давно полон чудных разговоров. Кот Турре разговаривал со сверчком, спрашивал басом: