Боишься ли ты темноты? - Николай Пономарев Страница 4

Он провалялся до отбоя, не слушая, о чём болтали вернувшиеся пацаны. Нужно было убедить себя, что всё в порядке, всё хорошо. Но не получалось. Наоборот, он ясно понял, что вот только сейчас и начинаются настоящие проблемы, а всё, что было до этого — детский сад. Потому что ни вечно злой и не выспавшийся Арнольд с его привычкой походя пинать всех, кто слабее, ни Вовка Иванов по кличке Краб, которому ничего не стоило схватить табуретку и чуть ли не при воспитателях избить того, кто на него не так посмотрел, конечно, не сравнятся со взрослым мужиком…

Наконец, Ярослав почувствовал, что его трясут за плечо, и увидел над собой Юру Шнайдера. Юра поправил очки и тихо спросил:

— А ты спать одетый будешь?

Ярослав встал и начал медленно расстёгивать рубашку, как будто ещё размышлял — не убежать ли ему.

— Лысый, расскажи чего-нибудь, — скомандовал Краб с кровати, — а ты, придурок, ложись, не отсвечивай!

Ярослав посмотрел на Дениса, размышляющего, какую очередную пошлость рассказать народу, и лёг. Голос Лысого раздался почти сразу. Юра, сидя на тумбочке, сворачивал покрывало и ему никак не удавалось сделать это ровно. Наверное, из-за того, что очки он уже снял, а без них практически ничего не видел. Ярославу на минуту стало жаль Юру, потому что тот, как и сам Ярослав, был круглым сиротой, только жил тут уже не то два, не то три года, и за это время Краб с Арнольдом успели его так запугать, что он стал неестественно тихим, говорил чуть слышно, и передвигался по детскому дому незаметно. Драться Юра не мог, так как в любой драке ему тут же разбивали очки. И заступиться за него было некому. Однажды Юра сказал Ярославу, что у всех пацанов есть где-то тётки, дядьки, бабки, отцы, а то и матери, а у него не осталось даже друзей. Ярослав посочувствовал ему, но не сильно — его положение было не намного лучше. Теперь Юру жалеть, пожалуй, не стоило вообще: с приходом нового воспитателя жизнь Ярослава грозила превратиться в сплошной кошмар… Юра, наконец, справился с покрывалом и улёгся. Через минуту для вечерней проверки явился Сергей Фёдорович.

Ярослав подавленно смотрел на него, но тот вёл себя мирно: прочитал по тетрадке фамилии, уточнив, кто есть кто, подёргал запоры на окне, и направился к двери, пожелав всем спокойной ночи.

— Только, это самое, как его, совсем не закрывайте, — попросил Денис. — Чтобы сюда свет из коридора попадал, а то Снежинский темноты боится. Неохота слушать, как он орёт.

— Правда? — воспитатель подумал секунду, внимательно глядя на Ярослава, потом улыбнулся: — So, gut, schlдfer sie.

До темноты было ещё далеко. Пацаны тихо перешёптывались, похохатывали над хохмами Дениса, у которого они, казалось, никогда не кончатся. Потом Арнольд захрапел, и Лысый с Крабом замолчали. Ярослав лежал, не шевелясь, и ждал чего-то страшного. Он был абсолютно уверен, что так просто ему его выходка не сойдёт. Время шло, на улице стремительно темнело, и старый тополь, росший под окнами, начал казаться не просто деревом, а каким-то загадочным потусторонним чудищем с множеством рук-веток. Ярослав отвёл взгляд от тополя и стал смотреть на приоткрытую дверь, в которую проникал свет ночника из коридора. Полоска света была неяркая, жёлтая, как скатерть у бабы Вали на столе. Ярослав смотрел на неё, и его глаза постепенно закрывались. Сил бояться и ждать больше не было…

Маленькая чёрная собачка пришла к нему. Она приходила каждый раз, когда было очень страшно. Жалобно повизгивая, она принималась хватать куски снега. Чёрного от крови снега. Ярослав ничего не мог сделать. Он молчал. Он не мог шевелиться. Он боялся повернуться. В одном миге от его жизни был острый кусок железа, в одном миге от его мира был острый кусок стекла. Всё это застывало в чудовищном сплетении, дававшем жизнь, но хищно отнимавшем всё остальное. И была кровь. Она сочилась из-под машины, и её глотала собачка. Она делала всё равнодушно, как будто происходившее никоим образом не касалось её. Во сне она была рада даже этому подарку судьбы. Странному, взявшемуся ниоткуда подарку судьбы, возникшему из скрежета, ударов и жутких криков. Вокруг стояла обычная для морозного дня тишина, которую нарушало только чавканье собаки. Это было ужасно. Это был даже не сон, это было воспоминание. Жуткое воспоминание, приходившее по ночам и делавшее беспомощным. Глаза наполнялись слезами, которые застывали на щеках холодными кристалликами, во рту появлялся вкус крови, который Ярослав запомнил на всю жизнь. Потом приходил человек. Он шёл медленно, как будто заранее готовя себя к худшему. Никогда Ярослава не боялись, но этому человеку явно было страшно. Сквозь слёзы Ярослав видел этого человека, но никогда не видел его лица, потому что он не подходил близко, всегда останавливаясь чуть в стороне. Может, это был Арнольд, может, отец Ярослава. Сейчас казалось, что это Сергей Фёдорович смотрит на то, как беспомощен Ярослав. Его взгляд пугал. Они оба боялись друг друга. Сергей Фёдорович знал, что-то знал о Ярославе, что было скрыто покорёженным “Жигулёнком”. От этого становилось необъяснимо жутко, и Ярослав закрыл глаза. Затем оставалось только знание того, что рядом никого нет. Даже собаки. Даже самого Ярослава. Только далёкий воющий звук, похожий на сирену. И привкус крови во рту. Потом вой сирены стал сильнее и сильнее и, наконец, достиг нестерпимой силы. Когда вой переходил границы разумного, Ярослав просыпался…

В комнате было душно и тихо. Денис спал на спине, вытянув руки вдоль тела, как будто солдат на построении, Арнольд с присвистом сопел, Краб завернулся в покрывало с головой, а в очках Юры, лежащих на тумбочке, отражался свет из коридора. Ярослав встал, залез на подоконник и, преодолевая страх, связанный с тополем, открыл форточку. На улице тоже было душно. Ярослав решил, что раз уж встал, надо пройтись в туалет и заодно попить воды из крана, чтобы перебить во рту отвратительный привкус, который с окончанием кошмара не проходил. В их комнате всегда стояла кружка с водой, но сейчас вода, наверняка, была тёплая. Ярослава слегка затошнило при мысли, что придётся ложиться в постель и засыпать, мучаясь от жажды, и он решился. Комната, где спал дежурный воспитатель, находилась как раз в том крыле здания, куда надо было Ярославу. Но он легко убедил себя в том, что пройдёт совершенно незаметно, потому что помнил, как пару недель назад Арнольд с Крабом ночью поколотили Юру, а дежурная воспитательница и ухом не повела. Вот и Сергей Фёдорович, по подсчётам Ярослава, должен был крепко спать.

Но Сергей Фёдорович не спал — он сидел на диванчике, а перед ним на столе лежали какие-то бумаги и горело несколько свечек. Ярослав прошмыгнул мимо комнаты в туалет, и никак не решался идти обратно. “Он меня увидит, — думалось с тоской, — он меня уже видел. Сейчас только я выйду, он позовёт и всё мне припомнит. А если постоять здесь, пока он заснёт? Ляжет же он когда-нибудь!” — Ярослав пожалел, что на всех окнах первого этажа приварены решётки, а то можно было бы вылезти здесь в окно, а забраться уже в спальне. Он потоптался босыми ногами по коричневым кафельным плиткам умывальной и стал подыскивать место, куда бы сесть. Пол, конечно, был чистым, но почему-то сейчас садиться было страшно. “Может всё-таки пойти? — Ярослав на секунду выглянул в коридор. — Может, он меня и не позовёт”. Ярослав вздохнул поглубже и неслышно вышел…