Каспар, принц котов - Майкл Морпурго Страница 4

Я было хотел рассказать ей, как накануне Каспар улыбнулся мне, но ее речь лилась потоком, и я не осмелился перебивать.

— Благодаря тебе, Джонни Трот, мы оба очень счастливы, и я хочу пригласить тебя на «Волшебную флейту», на оперу в «Ковент-Гарден». Завтра вечером. Будет премьера. Ты придешь?

Я был так ошеломлен, что даже не догадался поблагодарить ее.

— Меня? — спросил я.

— Почему бы нет? У тебя будет лучшее место. В бельэтаже. Ведь ты гость Царицы Ночи.

— Я очень хотел бы, графиня, правда, — сказал я ей. — Но я не могу. Я работаю. Заканчиваю только в десять часов.

— Не беспокойся, я все уже уладила с управляющим, — сказала она, небрежно махнув рукой. — Я сказала ему, что ты завтра не работаешь, что у тебя весь день — выходной.

— Но ведь для оперы надо по-особому одеваться, графиня, — сказал я. — Видел я всех этих нарядных леди и джентльменов. У меня нет подходящей одежды.

— И это я устрою, Джонни Трот. Вот увидишь. Я все устрою.

И она все устроила. Она взяла для меня напрокат костюм — первый в моей жизни настоящий костюм. Я сам себе поверить не мог, когда на другой день стоял перед ней в ее гостиной, весь отмытый и причесанный, а она оправляла на мне галстук и воротничок. Я помню, как снизу вверх смотрел ей в лицо и больше всего на свете хотел назвать ее мамой, крепко обнять и никогда не отпускать.

Она нахмурилась.

— Почему ты так смотришь на меня, Джонни Трот? — спросила она. — По-моему, у тебя слезы на глазах. Мне это нравится. Ты мальчик с благородными чувствами, и это значит — ты будешь мужчиной с большим сердцем. У Моцарта было большое сердце, и он был величайшим из людей. Быть может, немного сумасшедшим, но я думаю, что великие люди все немного сумасшедшие. Я люблю этого человека. Я кое-что скажу тебе, Джонни Трот. У меня нет ни сына, ни мужа. Только принц Каспар и музыка. Но если бы у меня был муж, это был бы Моцарт; и еще я скажу: если у меня будет сын, я хочу, чтобы он был похож на тебя. Правда. А теперь, Джонни Трот, ты подашь мне руку и поведешь меня в «Ковент-Гарден». Гордись, Джонни Трот. Иди как Каспар. Ступай величаво, как будто ты принц, как будто ты мой сын.

На этот раз, когда мистер Фредди увидел меня и приподнял цилиндр, в этом не было ни капли насмешки, одно только безграничное изумление. И все, кто находился в холле «Савоя», в изумленном молчании провожали нас глазами. Я почувствовал, точно во мне десять футов росту, и продолжал так себя чувствовать все время, что мы шли через рынок «Ковент-Гарден» к Королевскому оперному театру.

* * *

Хотелось бы мне сказать, что я помню каждое мгновение и каждую ноту той оперы, но это не так. Весь вечер я провел в восторженном тумане. Зато я очень ясно помню первое появление на сцене графини Кандинской в образе Царицы Ночи, помню бурные аплодисменты после каждой спетой ею арии, помню, как зал аплодировал ей стоя, когда она вышла на финальный поклон. Сказать по правде, я так гордился ею, так был ошеломлен, что сунул пальцы в рот и изо всех сил пронзительно свистнул, не обращая внимания на неодобрительные взгляды, направленные на меня со всех сторон. Я хорошо понимал, что так делать не полагается, но мне было все равно. Я свистел снова и снова. Я стоял и хлопал, пока не заболели ладони и пока занавес не опустился в последний раз.

Когда мы поздним вечером вместе возвращались в отель, я был так нагружен поднесенными ей цветами, что почти не видел дороги перед собой. Каспар дожидался нас в номере и тут же принялся голосить, кружа у нас под ногами, пока я не налил ему молока. Графиня, не сняв шляпы, направилась к роялю и начала негромко играть.

— Я играю это каждый вечер после спектакля, перед сном. Это «Колыбельная» Моцарта. Красивая — правда? Принцу Каспару она очень нравится.

И словно в подтверждение ее слов, Каспар вспрыгнул на рояль — послушать.

— Джонни Трот, — продолжала она, не переставая играть, — как по-твоему, им понравилось, как я сегодня пела? Ты мне должен сказать правду.

— Конечно, — ответил я. — Разве вы их не слышали?

— А тебе, Джонни Трот, тебе понравилось, как я пела?

— Я никогда не слышал ничего прекраснее, — сказал я, и это была чистая правда.

Она перестала играть и поманила меня к роялю. Протянула руку и откинула волосы у меня со лба.

— Ступай, Джонни Трот. Уже очень поздно.

На другой день мистер Фредди и все остальные с нашего этажа для прислуги дразнили меня немилосердно. «И кто у нас тут такой модный-благородный?» — окликали они меня. Мне это было нипочем, пусть себе говорят что угодно. Я был на седьмом небе. В то утро во время прогулки в парке я подробно рассказал Каспару, как провел вечер в опере, как сердечно публика принимала графиню, как теперь о ней заговорит весь Лондон и как сам он должен гордиться ею. Когда поблизости никого не было, я даже стал насвистывать ему отрывок мелодии, который запомнил, но как раз это, по-моему, на него никакого впечатления не произвело.

Когда полчаса спустя мы вошли в парадную дверь отеля, я ожидал новых шуточек и подковырок. Я был даже не против. Но, проходя через холл, я заметил, что все ведут себя очень странно — не смотрят в глаза и явно не желают говорить со мной. Сперва я подумал, что в чем-то провинился. Тут подошел мистер Фредди и тихо отвел меня в сторону. Я подумал, что он собирается дать мне какой-то совет, как часто бывало, когда я допускал какую-нибудь промашку.

— Лучше уж сразу тебе все сказать, Джонни, — начал он. — С графиней случилась беда. Ее насмерть сбили на улице около часа назад. Омнибус. Говорят, она прямо-таки шагнула под колеса. Должно быть, не заметила, как он приближался. Мы ее все любили, а уж ты больше всех. Она для тебя почти как мать была — верно? Мне очень жаль, Джонни. Она была замечательная леди, превосходная леди и очень добрая.

Приведение в зеркале

В ту ночь я плакал, пока не уснул. Мистер Фредди сказал правду. Графиня была мне как мать — не то чтобы я знал, что такое настоящая мать, но именно такую мать, как она, я всегда надеялся найти. Я нашел ее, и вот ее больше нет. А еще — я потерял первого своего настоящего друга, первого в моей жизни человека, который сказал мне, что я ему нравлюсь. Не могу вам передать, как я всегда был ей благодарен за это. Во всю свою жизнь я не знал другого человека, чей свет сиял бы так ярко, так ослепительно и угас бы так рано. Ее смерть ошеломила всех. На многие дни отель погрузился в глубокую печаль.