Формула первой любви - Светлана Лубенец Страница 4

Классная руководительница физико-математического класса вздрогнула от звонка на урок, забежала в учительскую за журналом и поспешила на второй этаж к своему кабинету. Писаный красавец, негодяй и бомба замедленного действия стоял у окна рекреации и смирно ждал ее. Антонина Петровна окинула его критическим взглядом. Да, высок, хорош собой. Чересчур хорош. Сказочно даже. Прямо Ратмир из «Руслана и Людмилы». Пожалуй, девчонки перестанут нормально учиться… Она подошла к новому ученику и положила руку ему на плечо. Исмаилов нервно дернулся, сбросил ее руку и опалил огненным взглядом ярких глаз. Антонина Петровна в ответ также нервно дернулась и поняла, что ее ждут далеко не лучшие времена.

— Заходи, — сказала она, открыв дверь кабинета.

Исмаилов зашел в класс с независимым лицом и руками, сунутыми в карманы стильных черных штанов, названия которым Антонина Петровна не знала.

9-й «А» с интересом следил за учительницей и Сеймуром. По порозовевшим девчоночьим лицам и блестящим глазам, по настороженно прищуренным — мальчишеским классная руководительница поняла, что все уже были в курсе перевода Исмаилова и ждали их прихода.

— Вот, — Антонина Петровна кивнула на бомбу замедленного действия, уже не решаясь положить ему руку на плечо, — в нашем классе теперь будет учиться Сеймур Исмаилов.

— Да ну?! — не утерпел Румянцев. — А он таблицу умножения-то хоть знает?

Класс весело хохотнул.

— Шестью восемь — сорок восемь, шестью шесть — тридцать шесть, — процедил сквозь зубы Исмаилов и смерил его презрительным взглядом.

— Молодец! — похвалил Румянцев, совершенно не прореагировав на выразительный взгляд Сеймура. — Жаль, забыл, что пятью пять — двадцать пять!

— А я тебя проверял, — не остался в долгу Исмаилов.

— Хватит заниматься ерундой! Не в детском саду! — раздраженно прервала их классная руководительница и подумала, что, скорее всего, теперь постоянно будет находиться в подобном состоянии раздражения. — Садись, Сеймур, к Люде Павловой. Видишь, на предпоследней парте свободное место!

Исмаилов, ни на кого не глядя, прошел между рядами и шлепнулся рядом с Людой — и та увидела, как абсолютно все девчонки обернулись назад и посмотрели на нее завистливыми взглядами.

Люда скосила глаза на Сеймура. Его профиль был таким точеным, хоть на монетах чекань. Ей почему-то вдруг сделалось холодно. Она поежилась, отвернулась от него, записала на полях тетради в клетку число и уставилась на доску, где Антонина уже чертила систему координат.

Все уроки Сеймур Исмаилов молчал. Люда видела, что на математике с физикой он не успевает за классом. Его щеки покрывались бордовым румянцем, а к вискам липли тонкие прядки волос. Он покусывал яркие губы, раздувал красиво вырезанные ноздри, но все-таки не успевал. Люда видела оборванные примеры, недостроенные графики, и ей было его очень жаль.

На переменах девчонки 9-го «А» старались кучковаться рядом с Исмаиловым, который не замечал их или делал вид, что не замечает. В конце концов местная красавица Арина Дробышева не выдержала и обратилась к нему:

— Ну, и как тебе, Сеймур, в нашем классе?

— Никак! — отбрил ее Исмаилов.

Арина решила не обижаться и продолжила:

— А почему тебя к нам перевели?

— А чтоб тебе было о чем поговорить, — бросил ей он и вышел из класса.

— Подумаешь, какая важная птица! Нацмен! — крикнула ему вслед Арина.

Ответом ей был такой испепеляющий взгляд, что она очень пожалела о последнем вырвавшемся у нее слове.

— Ты, Аринка, язычок-то попридержала бы! — посоветовала ей Надя Власова. — Восточные люди — они горячие!

— Да какой он восточный? Полукровка! Метис! У него мамаша русская, а отец то ли кореец, то ли китаец, а может, вообще какой-нибудь из наших… бывших… Киргиз или казах.

— Это не имеет значения, — покачала головой Надя. — Честно говоря, я таких красивых людей вообще еще не встречала.

— Можно подумать, что ты очень много повидала за свою многотрудную пятнадцатилетнюю жизнь, — усмехнулась Дробышева.

— Много не много, а телевизор регулярно смотрю, журнальчики модные разглядываю и в Интернет, бывает, выхожу! Вот честное слово, по Сеймуру Исмаилову Голливуд плачет! Слышь, Людмилка, — Надя обернулась к Павловой, — как он тебе?

— Кто? — переспросила Люда, хотя прекрасно поняла, о ком идет речь.

— Кто-кто!! Ясное дело — Исмаилов! Как он? Чего говорит?

— Ничего не говорит. Молчит.

— А ты?

— Что я?

— Сама с ним поговори!

— Я?… А о чем с ним разговаривать?

— Ну… Придумай что-нибудь! Попроси химию списать.

— С ума сошла! Мы же уже по учебнику десятого занимаемся! — возмутилась Люда и почему-то покраснела.

— Да это я так… К примеру… — с досадой махнула рукой Надя. — После химии русский будет, так ты можешь, например, спросить, как он знаки в упражнении расставил. Русский нам одинаково преподают: программа одна и та же.

— Может, им другое упражнение задавали… — засомневалась Люда.

— Вот и завяжи разговор: мол, то… да се… да ой-ей-ей… А я, мол, и не догадалась, что упражнения могут быть разными! Главное, не теряйся! Ты у нас девушка-краса, длинная коса! Мусульмане — они на таких ведутся!

— С чего ты взяла, что он мусульманин? — подскочила к Наде Дробышева. — Ты это точно знаешь?

— Ну тебя, Аринка! — рассмеялась Власова. — Это я так… Откуда мне знать, какого он вероисповедания! Может, он вообще воинствующий атеист!

После уроков к Люде домой опять заявился Пономаренко.

— Ну как Сеймур? — спросил он прямо с порога.

— Нормально, — ответила Люда.

— С кем посадили?

— Представь, со мной.

— Да ну! А почему?

— Ты же знаешь, что я с пятого класса одна сижу за партой. Других свободных мест нет.

Пономаренко Людино сообщение явно не понравилось.

— Могли бы и рокировку какую-нибудь провести! — недовольным голосом заметил он. — Посадили бы к Кондратюку, чтобы тот его сразу под свой жесткий контроль взял.

— Чего его брать? Сидит себе тихо — никого не трогает.

— И что, скажешь, не выступает?

— Говорю же, сидит тихо. Молчит.

Вова с трудом запихнул свое большое тело в кресло, сложил руки на пухлом животе и заключил:

— Это он пока молчит. Пока не привык.

— А что он обычно делает, ну… когда привыкает?

— Говорю же, выступает: высмеивает всех, издевается.

— Знаешь, Вова, — Люда с сожалением окинула взглядом огромную фигуру Пономаренко, плотно сжатую со всех сторон маленьким креслом, — если он смеялся над тобой, то… ты, конечно, извини, но он прав!