Ведьмы - Роальд Даль Страница 4

— А потому, что у нее нет ногтей. Вместо ногтей у нее гнутые коготки такие, знаешь, как у кошки, вот она и носит перчатки, чтобы никто этого не увидел. Но учти — многие вполне порядочные женщины носят перчатки, зимой особенно, так что данный этот признак мало что тебе даст.

— Мама носила перчатки, — сказал я.

— Но не дома, — вздохнула бабушка. — Ведьмы и дома в перчатках. Только тогда снимают, когда спать ложатся.

— Да откуда ты все это знаешь, ба?

— Не перебивай, — поморщилась бабушка. — Лучше слушай меня внимательно. Во-вторых, ты должен запомнить, что НАСТОЯЩАЯ ВЕДЬМА всегда лысая.

— Лысая?! — ахнул я.

— Лысая, как вареное яйцо, — подтвердила бабушка.

Я ужаснулся. Лысая женщина — это же просто неприлично!

— Но почему они лысые, бабуся?

— И не спрашивай почему! — отрезала она. — Но уж поверь мне — на голове у НАСТОЯЩЕЙ ВЕДЬМЫ не растет ни единого волоска.

— Какая гадость!

— Мерзость, — признала бабушка.

— Ну раз она лысая, ее проще простого выследить, — сказал я.

— Как же, выследишь ты ее, — возразила бабушка. — НАСТОЯЩАЯ ВЕДЬМА всегда носит парик, скрывая под ним свою лысину. Причем она носит первоклассный парик. А отличить первоклассный парик от настоящих волос нет почти ни малейшей возможности — разве что ты подергаешь человека за волосы, чтоб проверить — отстанут они или нет.

— Подумаешь, ну и подергаю, если надо, — сказал я.

— Чушь! — возмутилась бабушка. — Не можешь ты таскать за волосы каждую встречную даму, даже если она и в перчатках. Вот попробуй — увидишь, какой будет эффект.

— Значит, и от этого признака мало проку, — вздохнул я.

— В отдельности ни один признак тебе не поможет, только когда ты их сложишь все вместе, в них начинает проглядывать смысл. И учти, — продолжала бабушка, — эти парики представляют собой для ведьм сущее бедствие.

— Почему бедствие, бабуся?

— Они дико раздражают кожу, — объяснила она. — Понимаешь, когда актриса надевает парик, ну или я, или, скажем, ты — мы его надеваем на свои волосы, а ведьме-то приходится его напяливать прямо на лысину. А подкладка у париков всегда шершавая, жесткая. Парик жутко раздражает голую кожу. Из-за него голова покрывается жуткими прыщами и ссадинами. Париковой сыпью, как ведьмы ее называют. И чешется это дело ужасно.

— А что еще надо иметь в виду, чтобы распознать ведьму? — спросил я.

— К ноздрям присматривайся, — посоветовала бабушка. — Ноздри у ведьм чуть больше, чем у обыкновенных людей. И края каждой ноздри у них розовые и витые, как, знаешь, такие морские раковины.

— А зачем им эти большие ноздри? — спросил я.

— Чтоб лучше нюхать, — объяснила бабушка. — У настоящей ведьмы всегда восхитительный нюх. Она безошибочно учует ребенка, стоящего по другую сторону улицы в непроглядную темную ночь.

— Ну меня-то ей не учуять, — сказал я. — Я только что ванну принял.

— Вот тут как раз ты ошибаешься, — сказала бабушка. — Чем ты чище, тем сильней для ведьмы твой запах.

— Да не может такого быть! — возмутился я.

— Абсолютно чистый ребенок для ведьмы нестерпимо вонюч, — объяснила бабушка. — Чем ты грязней, тем меньше ты пахнешь.

— Бабуся, но это же просто бессмыслица.

— Ничуть, — сказала бабушка. — Ведьма — она не грязь твою чует. Она чует тебя. Запах, от которого ведьма на стенку лезет, — это запах твоей собственной кожи. Он сочится из кожи волнами, и эти, как у ведьм принято выражаться, вонючие волны текут по воздуху и буквально бьют ведьму по ноздрям. И она прямо взвивается…

— Погоди-ка, бабуся…

— Не перебивай, — цыкнула она на меня. — Лучше слушай. Когда ты не мылся целую неделю и весь зарос грязью, твоим вонючим волнам, естественно, уже не так-то легко сквозь нее пробиться.

— Никогда больше не буду мыться, — решил я.

— Ну зачем ударяться в крайности, — сказала бабушка. — Надо просто пореже мыться, раз в месяц — вполне достаточно для благоразумного ребенка.

Вот в такие минуты я больше всего любил мою бабушку.

— Ну ба, — опять приступился я, — если стоит темная ночь, как же ведьма учует разницу между ребенком и взрослым?

— А от взрослых вообще не исходят вонючие волны, — объяснила бабушка, — они текут исключительно от детей.

— И от меня на самом деле текут эти мерзкие волны, да? — спросил я. — Прямо текут, вот в этот самый момент?

— На мой нюх, конечно, они не текут, — ответила бабушка. — На мой нюх ты пахнешь малиной со сливками. Но ведьме твой запах покажется абсолютно отвратным.

— А как ей покажется — чем от меня пахнет?

— Собачьими какашками, — ответила бабушка.

Я отпрянул. Я оторопел.

— Собачьими какашками! — крикнул я. — Да не пахну я, не пахну собачьими какашками! Не верю! Ни за что не поверю!

— Более того, — и тут бабушкин голос, по-моему, даже зазвенел от какого-то совершенно непонятного мне удовольствия, — для ведьмы ты пахнешь свежими собачьими какашками.

— Да это неправда! — крикнул я. — Я знаю — не пахну я никакими какашками, ни свежими, ни черствыми!

— Спорить тут нечего, — отрезала бабушка. — Факты — упрямая вещь.

Я вскипел. Я не мог себя заставить поверить тому, что говорила бабушка.

— И если ты вдруг замечаешь, как женщина зажимает нос, проходя мимо тебя на улице, — продолжала она, — очень возможно, что эта женщина — ведьма.

Я предпочел сменить тему.

— А еще к чему надо в ведьме присматриваться? — спросил я.

— К глазам, — сказала бабушка. — Внимательно смотри в глаза, потому что у НАСТОЯЩЕЙ ВЕДЬМЫ глаза не такие, как у нас с тобой. Смотри в серединку глаза, туда, где обыкновенно сидит черная точечка. Если перед тобою ведьма, эта точечка будет без конца менять цвет, и ты увидишь то лед, то пламя, пляшущее в самом центре этой цветной точечки. И у тебя побегут мурашки по коже.

Бабушка откинулась в кресле, очень довольная, посасывая кончик своей жуткой черной сигары. Я сидел перед нею на коленях и смотрел на нее как зачарованный. Она не улыбалась. Она была совершенно серьезна.

— А есть еще признаки? — спросил я.

— Есть, конечно, — сказала бабушка. — Ты так и не усвоил, кажется, что ведьмы, в сущности, — вовсе не женщины. Они внешне похожи на женщин. Они ходят как женщины. Разговаривают как женщины. И способны вести себя как женщины. Но по сути, но на самом деле они принадлежат к совершенно иному виду животных. Это бесы в образе человека. Вот почему у них и лысины, и когти, и странные ноздри, и особенные глаза. И все это они вынуждены скрывать от остального мира.