Тайны Чёрных Холмов - Марианна Цветкова Страница 36

Пока он рылся в сумке в поисках шапки среди десятков других необходимых вещей, Аля изловчилась и выхватила из сумки кнут превращений – на всякий случай, если кто-нибудь на них нападёт.

Тут Каркало зыркнуло на путешественников безразличным взглядом и взмыло в чёрное небо. Провожая взглядом огромную птицу, Аля подумала о том, что птица либо предала их сознательно, приняв сторону Верховной, либо была заколдована. Так или иначе, произошло самое ужасное, что только могло случиться: вместо того чтобы вернуться в Трутландию и расколдовать Сюсьтика, бяка и ухарь оказались в самом логове опасного и сильного врага.

Аля застыла в растерянности посреди Большой Поляны, кнут превращений она сжимала так сильно, что ныла рука. Вилли встал рядом, плечом к плечу с ней, готовый защитить бяку даже ценой собственной жизни. И как раз вовремя, поскольку из пещеры вышла Верховная, а за ней, шаркая корнями по земле, засеменил Старый Пень.

– Здравствуй, Аля! – слащавым тоном радушной хозяйки произнесла Верховная. – Сколько лет, сколько зим! Присесть не желаешь?

Аля огляделась в поисках того, на что можно было бы сесть, и тут к ней рысцой подбежал Старый Пень.

– На меня садись, бяка! – не менее любезно, чем Верховная, предложил он.

Аля присела на краешек Пня, чтобы Верховная ни в коем случае не сочла, что она боится: нельзя показывать врагу, что ты его боишься.

– Удобно ли тебе, бяка, не жестко ли? – поинтересовался Старый Пень. – В его вопросе слышалось издевательство.

И вдруг, как гром среди ясного неба, раздался голос Верховной:

– А это что за бобр?

Тыча пальцем в Вилли, Верховная залилась хохотом.

– Я не бобр! – закричал Вилли. – Не называйте меня бобром, у меня только хвост как у бобра!

– Не люблю бобров.

Верховная вновь захохотала, а из кончика её острого ногтя вырвалась струя синего пламени и пулей метнулась в сторону Вилли. Через секунду пламя окутало ухаря, и он прямо на глазах у бяки начал превращаться из ухаря в бобра. Сначала подросла и почернела шерсть, а затем лицо превратилось в звериную морду с двумя жёлтыми зубами, торчащими вперёд. Ухарь стал ниже ростом и тяжело опустился на четыре лапы.

Но и этого Верховной было мало, она продолжала глумиться:

– Ухарь по своей природе бобр! – громогласно сообщила она.

Аля вскочила со Старого Пня на ноги и храбро возразила:

– Неправда! Ухарь по своей природе ДОБР, а не БОБР!

Но Верховная лишь смеялась в ответ, а Старый Пень вторил ей скрипучим хихиканьем. Огромный мохнатый бобр наводил на Алю ужас. «Вот и всё, – пронеслась предательская мысль. – Мы проиграли, зло победило». И в ту же секунду Аля вспомнила, что сжимает в руке кнут превращений. Не долго думая, она хлестнула им по спине бобра.

– Стань кем был! – закричала она.

Но ничего не случилось. Тогда она ударила кнутом вновь, и снова закричала:

– Стань кем был!

Никаких изменений, только смех Верховной стал более зловещим.

И тогда Аля в третий раз взмахнула кнутом и крикнула:

– Стань кем был!

Кто сказал, что чудес не бывает? Чудеса случаются, но не всегда с первого раза, зато с третьего – непременно. Просто надо быть настойчивым. Аля и сама глазам своим не поверила, когда Вилли вновь превратился в ухаря.

– Ах, так?! – загремела Верховная. – Ты смеешь мне перечить и размахивать прямо у меня под носом оружием, украденным у меня? Немедленно верни кнут превращений!

– Обойдёшься!

Теперь уже смеялась Аля, вновь видя перед собой добряка Вилли, а не зубастого, незнакомого зверя.

Верховная вытянула вперёд руку и выстрелила зелёной огненной стрелой. Аля увернулась и кинулась наутёк, но побежала не по поляне, где её непременно настиг бы град стрел, а в противоположную сторону, ко входу в пещеру. Ухарь последовал за бякой, и вскоре существа оказались внутри холма, среди холодных, влажных камней, в непроглядной тьме. Верховная извергала им вслед проклятия и плевалась, зелёные стрелы со свистом вонзались в землю, и там, где они падали, вырастали ядовитые изумрудные цветы.

Бяка и ухарь долго неслись по узким проходам, через залы, и сонные летучие мыши бросались перед ними врассыпную. В одном из коридоров Аля сняла со стены факел, чтобы осветить путь себе и Вилли. Друзья пролезали сквозь узкие подземные ходы, переходили вброд ручьи, и вот, наконец, остановились на берегу подземного озера. Тихая гладь угольно-чёрной воды умиротворяла и манила неизвестностью, но запах сырости и прелой земли, странные шорохи, стуки и мрак навевали первобытный ужас. Что за чудовища обитают на дне подземного водоёма, что за звери прячутся в камнях?

– Может быть, Верховная отстала? – с надеждой в голосе предположила Аля.

Они прислушались.

– Ух, всё тихо, – сказал Вилли. – Кажется, нам удалось убежать.

– Тебе было не больно, когда Верховная превратила тебя в бобра? – спросила Аля с беспокойством.

– Нет, – ответил Вилли, подумав. – Только безудержно хотелось строить бобровую хатку, а это такое навязчивое ощущение… вроде зуда. Очень неприятно.

– Ясно, – кивнула Аля. – На самом деле она знать не знала, что такое бобровая хатка, но уяснила главное – Вилли здоров и колдовство ему не повредило.

– Давай-ка позовём этого наглеца Мишеля, – предложила Аля. – Что с ним случилось? Как он мог оставить нас в такой переделке, перед лицом опасности?

Она сняла с шеи висящий на шнурке свисток и свистнула, после чего друзья замолчали, напряжённо вглядываясь во тьму. Оба ждали, что вот-вот появится Мишель.

«Пусть он бросил нас на летящем неведомо куда Каркале, но он наверняка найдёт какое-нибудь серьёзное оправдание своему поступку, – думала Аля. – Допустим, скажет, что отправился за подмогой, или, что он безотлагательно понадобился Сюсьтику, или, что заболел и лёг в больницу…»

Аля готова была простить Мишелю многое, лишь бы он появился сейчас перед ними и вывел их из пещеры. Но тут её посетила ужасная мысль: «А что, если Мишеля уже нет в живых и на зов явится вовсе не мышонок, а мышиный скелет, светящийся фосфором в темноте?»

Шерсть на бяке встала дыбом.

Сидя в полутьме на берегу, при тусклом свете факела, друзья ждали Мишеля несколько часов. Аля множество раз свистела в свисток, однако мышонок так и не появился – ни живой ни мёртвый.

Обида на Мишеля постепенно исчезла, растворившись перед пугающей догадкой: мышонок попал в беду.