Мудрец_05 - Екатерина Соболь Страница 34

Однажды он прочел: главное, что отличает хорошую картину от плохой, — чувства, которые она вызывает. Эта была в дешевой раме с тусклым стеклом, но даже сквозь него она будто сияла. На картине художник изобразил качели в летнем саду и двух девочек в пышных белых платьях: одна, лет пяти-шести, раскачивала другую, совсем маленькую. Та, что на качелях, жмурилась и смеялась, открыв рот с выражением такого восторга, будто на свете нет ничего лучше, чем вот так лететь вперед, болтая ногами. Лицо старшей наполовину закрывала соломенная шляпа, слишком большая для нее, — из-под шляпы была видна только широкая улыбка и растрепавшаяся коса. Одной рукой девочка обхватила опору качелей, а вторая замерла в воздухе — она собиралась снова подтолкнуть младшую, когда та долетит до нее.

Сразу было ясно, что прошло больше ста лет с тех пор как это нарисовали, но Паше казалось, еще секунда — и все придет в движение. Девочка качнется назад, и он услышит, как они смеются, как хлопает платье на ветру, и увидит, как пробегает по лицам кружевная тень от листьев. В этой картине чувствовалась такая яркая, мучительная радость, словно художник задался целью написать счастливый день, который никогда не повторится.

В углах не было ни имени, ни даты. Паша влез на диван, осторожно снял картину со стены, перевернул, чтобы проверить, нет ли подписи сзади, — и тут у него за спиной раздался дребезжащий надтреснутый голос:

— А ну верни на место! Хорош гусь — ребенка на кражу послал.

Паша повесил картину и медленно обернулся. Он так увлекся, что забыл: сокровище в сказке всегда охраняет дракон.

В дверях, держа в руке пакет молока, застыла сгорбленная старушка. Под ее строгим взглядом Паша слез с дивана и глупо замер, не зная, что делать. Эта женщина вызывала у него ужас. Она выглядела как сама старость.

— Я просто хотел посмотреть, — пробормотал он.

Старушка издала гневный, возмущенный звук, зашаркала к дивану и села.

— Думала, этот Орлов приличный человек, из Москвы. А он? Ворюга! И главное, ребенка прислал. Это уже ни в какие ворота не лезет!

— Слушайте, — сесть Пашу не приглашали, но он опустился на пол. Старушка была такая маленькая, что стоя он видел только ее макушку. — Мой отец никакой не ворюга. Он пропал. Я его ищу. Вы знаете, где он?

— Что меня спрашиваешь? Он тебя сюда прислал, — проворчала старушка. Вблизи она казалась еще старше: иссохшая кожа шла мелкими складками, и они постоянно двигались, когда она говорила. — Ты же мальчишечка совсем, он небось и не рассказал, как дело было.

— Он приезжал двадцать третьего? Хотел купить эту картину?

— Леша, муж мой покойный, в Сочи когда-то большим партийным начальником был. Я без него и с садом-то не управляюсь, — ответила она без всякой связи с его вопросом. — Нанимаю на лето одного местного, а то трава выше дома была бы. Недавно сын у него глаз повредил, и срочно потребовалась операция.

Паша едва не застонал. Да она просто бормочет все подряд — наверняка уже забыла, что хотела сказать.

— Двести тысяч надо было через день заплатить, а он человек небогатый, откуда у него? Ну я у сына попросила, Сереженька зарабатывает хорошо. А он не дал, — она сказала это так грустно, будто до сих пор не могла в такое поверить. — Сережа ко мне в тот день как раз Варечку привез. Она у нас умненькая — двенадцать лет, а голова как у академика. Она и говорит мне: «Давай через Интернет что-нибудь продадим». Драгоценностями я не интересовалась никогда, вот и говорю: «Давай картины. Леша их любил, а я не понимаю в них ничего. Лучше б часы сюда повесить или полочку».

Паша навострил уши. Оказывается, с головой у старушки было не так уж плохо: все это время она отвечала на его вопрос.

— Она для объявления все картины в доме сфотографировала. А вот эту, с девочками, Леша больше всего любил, так мы решили за нее сразу двести тысяч просить. И что ты думаешь? Часа не прошло, как звонят. Какой-то Валерий Орлов из Москвы готов был прямо в тот вечер приехать и наличными заплатить! А Сережа, когда мы ему рассказали, говорит: «Мать, ты с ума сошла? Неизвестно, кого в дом пригласила, вдруг ограбит. Лучше я сам сначала на этого прощелыгу посмотрю». И поехал в аэропорт. Привез его к нам, а этот Орлов как картину увидел, у него аж глаза загорелись. Сереженька у меня бизнесмен, он такие вещи сразу видит. И говорит: «Картина наверняка дороже стоит, раз вы примчались. Если верную цену не скажете, отнесем ее к другому оценщику». Ну тут он и признался: хоть подписи нет, похоже, что это картина художника Серова. Того, который «Девочку с персиками» нарисовал. Надо какую-то экспертизу провести, но, если он прав, картина будет очень дорого стоить. Сказал, что найдет нам покупателя — коллекционера, который за нее хорошо заплатит, а сам за это десять процентов от нашей выручки возьмет.

Она взяла пряник и задумчиво макнула его в чай.

— Ну а я и говорю, что, раз художник известный, зачем картина будет у какого-то богатея дома висеть? Лучше я ее в Третьяковку отдам. Какой был бы для Леши почет! Всю жизнь для страны трудился и после смерти ей пользу принесет. Вот только двести тысяч срочно нужны, а так много денег мне не надо, да и у Сереженьки все есть. Но тут Сережа прямо с цепи сорвался. Уговаривал, повторял, сколько денег можно получить. Потом говорил, что я с ума сошла, кричал прямо при этом мальчике.

Паша не сразу сообразил, что мальчиком она называет его отца — тому было тридцать пять. Наверное, в ее возрасте это казалось детством.

— Но Сережа меня знает: если что надумала, я не отступлюсь. А мальчик этот, оценщик, сказал: «Вы — хозяйка, вам и решать». Отдал мне двести тысяч, которые привез, взял за них другую картину — мазню какую-то, в той комнате висела, и оставил мне номер телефона кого-то из Третьяковки. Сережа этого паренька в аэропорт отвез, а я деньги соседу сразу отнесла. Уж как он был рад! Сына прооперировали, все хорошо. Я на другой день хотела в Третьяковку звонить, но Сереженька меня отговорил. Сказал: «Мать, у тебя через неделю юбилей, готовиться надо. Как отпразднуем — звони». Вот, мне сегодня восемьдесят пять и стукнуло. Вечером гости соберутся, завтра отдохну, а потом уже звонить буду. Ну суета начнется! — Лицо у нее засияло гордостью, а потом вдруг помрачнело. — Только Сережа мне все твердил, что этот Орлов наверняка решит картину свистнуть. Он знает, сколько она стоит, вот и умыкнет. Я ему не поверила. И вдруг захожу, а тут ты. И говоришь, не он тебя прислал? Я с ума-то еще не сошла! Сережа мне сказал про картину пока не болтать, так что никто, кроме этого московского, не знает, что она ценная. И что мне теперь с тобой делать?

Паша прислонился спиной к дивану, не вставая с пола. То, о чем он подумал, было так ужасно, но так похоже на правду, что стоило этой мысли закрасться в голову, как она отравила все вокруг.

Серов — один из самых дорогих русских художников. Отец нашел что-то очень ценное там, где никто не стал бы искать. Он мог бы перепродать картину за огромные деньги, а они уплыли у него из рук. Что, если он правда решил ее украсть? Паше показалось, что невидимая рука держит его за горло и пытается задушить. Через недельку отец объявился бы как ни в чем не бывало, только с миллионами на счете. Даже если бы старушка заявила в полицию, нет доказательств, что пропавшая картина была работой Серова. И никто бы не доказал, что именно Пашин отец ее украл. Мало ли кто может в горах ограбить дом!