Повелители времени. Лето длиною в ночь - Елена Ленковская Страница 33

Вздыхал по дороге — кому тут доверишь, себе — то не всегда доверять можно…

* * *

Рынок во Владимире большой, богатый, кипит, народом полнится. Чего и кого тут только нет. Красный, кожевенный, скобяной товар, и седельная упряжь, и тележный ход, и тёс, и горшки да плошки в гончарных рядах, а в бондарном — дубовые кадки для солений, липовые бочки — для мёда…

Купцы, высовываясь из дощатых лавок, ловят за полы, зазывают к себе. Прохаживаются молодцы-разносчики, покрикивают, держат кто шесты с лаптями, кто — лотки с подовыми пирогами. Сытный дух поднимается от горячих, укрытых ветошью пирогов.

А там — за калашным рядом, — овощи, ягода в решетах, ещё дале — рыба… Вот, рыбки-то бы к обеду взять нехудо…

Вдруг — сердце ёкнуло. Увидел отец Варсонофий фигуру знакомую. Ходит меж рядами человек, лицо каменное, глазом зыркает. Вырядился в рясу монашескую, а глаз-то колючий, острый. Пытливый глаз.

Да это ж Карамышев, Степан. Он, точно он! И шрам под подбородком приметный — кто может и не заметит, а ключник ростом не вышел, телом округл, пузат слегка, плечистому детине Карамышеву в пуп дышит, в жёсткое, совсем не иноческое лицо — снизу смотрит.

Чего ему тут надобно? Чего высматривает? Боярин беглого нижегородского князя Даниила Борисовича по Владимиру без тайной надобности, без злого умысла разгуливать не будет… И подумать боязно…

Карамышев тоже заметил ключника, сверху в упор поглядел, словно пригвоздил тяжёлым взглядом. У Варсонофия душа в пятки и ушла.

Смутился, заюлил, забормотал незнамо зачем, словно оправдывался:

— Да вот, к владычному столу рыбки подороже, да зелени, да…

— Значит, будет сегодня? — понизив голос, перебил его Карамышев.

— Ожидаем, с радостью и благоговением! — с готовностью закивал ключник.

Карамышев надменно поднял бровь:

— С радостью, говоришь?

Нависая над низкорослым ключником, нахмурился, зыркнул по сторонам, пошарил в рукаве и вложил в пухлую потную ладонь увесистую продолговатую гривну-новгородку:

— Меня не видел, ясно?

Ключник так и обмер, с серебряной новгородкой, зажатой в мягком кулачке. Точно — соглядатай!

Поскорее хотел гривну убрать с глаз долой, и тут ему снизу, из-под наброшенной на пустые корзины рогожи чёрт высунулся. И рожа чумазая чёрта этого будто ему давно знакома. Смотрит, на него ключника смотрит, на гривну эту, чтоб её, белки таращит…

Лицо у ключника пятнами пошло, перед глазами поплыло всё. Весь в поту ключник, привалился к прилавку, ноги как ватные… Открыл глаза — нет никого.

Уф, чего только не примерещится на жаре да со страху-то.

А страх его, ключника, уже который день не отпускает — скоро-скоро отвечать придётся, куда ушли запасы, и на какие надобности растрачена казна владычная.

«Вот ежели только что случится неожиданное…»

Ох, сам даже испугался отец Варсонофий мыслей своих неправедных. Но ежели всё-таки что — пожар какой, или набег, не приведи Господь, можно было бы списать все недостачи, да убыли из казны…

Ох, неладное в голову полезло… Кое-как в себя пришёл, поднялся, вытер лысину. Прикрикнул на помощника, что тащил корзины, чтоб поторапливался, да с базара поскорее засеменил, отдуваясь и фыркая.

Кроме встречи митрополита сегодня у него ещё одно дело неотложное наметилось.

* * *

Чёрт меж тем выпростал руки-ноги из рогожи, вылез из-под прилавка, утёрся рукавом, шмыгнул носом и прочь зашагал. Никакой он не чёрт, конечно, а просто мальчишка, грязью слегка измазанный.

* * *

Ключник, помощника с корзинами на кухню отправив, сам к наместнику поспешил, посоветоваться. Всё ж таки смутно на душе было. Хотелось беспокойство своё с Юрием Васильичем Щекой, наместником владимирским, разделить.

И на тебе — только пришёл ключник к нему на широкий двор, а Щека-то уже готов к отбытию. Стоит у резного крыльца — утробистый, грузный, краснорожий, в сапогах высоких, по-походному одетый, а к нему коня осёдланного отрок подводит.

В свою вотчину собрался, в Переславль, и дружина — с ним, а как же.

«Убегает!» — подумалось. Тоже, поди, не слишком рад приезду владыки — прихватил, грехом, и наместник кусок митрополичьих вотчин.

«Доложу, и грех с души, пущай сам решает, что делать — тревогу бить и в Москву за помощью слать, или…»

На носочки встал, шепнул на ухо дородному Юрию Васильевичу про Карамышева. Всё как есть выдохнул про утреннюю встречу. Мол, видел в торгу Карамышева, не иначе — соглядатай, и прочая.

Только про гривну позабыл сказать. И о личном разговоре с соглядатаем — умолчал. Да и про чёрта примерещившегося не стал сообщать… Последнее вообще к делу не относится, пожалуй.

Щека выслушал. Даже бровью не повёл. Отмахнулся якобы беспечно. Пробасил из утробы своей объёмистой, как из бочки:

— Привиделось! Откуда ему здесь быть-то! — и на коня взгромоздился. А у самого зажглось в лице что-то.

Понял ключник, что Щеке не терпится поскорее Владимир покинуть вместе с дружиною, а там — будь, что будет!

— Бог не выдаст, свинья не съест, — неожиданно успокоил себя ключник, и поспешил вернуться к своим хозяйственным хлопотам.

Да опять ему чёрт примерещился! Тот же самый.

Тут уж отец Варсонофий не сплошал. Откуда только прыть взялась — скакнул, всем тучным телом вздрогнул, а чёрта за руку схватил. Тот рванул было, да от ключника, может и убежишь, а вот от наместниковых кметей — трудновато. Скрутили чертяку.

Велел плеснуть ему в лицо воды из ковша. Раз, другой. Грязь сошла, и понял ключник, что не зря лицо этого чёрта ему знакомым показалось.

— Ах ты вор приблудный, — завопил ключник, — попался наконец! Думал, сгинул он давно, ан нет! Опять явился! Вот такие вот черти… митрополичье добро и порастащили! А мне — отвечать! — В затвор его!

И посеменил насчёт обеда распорядиться.

А с чёртом этим некогда возиться. Пусть посидит пока. После приезда митрополита разберёмся.