Два мудреца в одном тазу... - Олег Раин Страница 32

— Не змея, а пуповина, — разъяснял грамотный Вовыч. — Это, типа, поводка. Видел собачек во дворе?

— Ав! Ав! — понятливо лаял Сережка.

— Хороший у тебя брательник! Умный! — замечал я.

— Ага. И память лучше моей. Знаешь, как он ругательства запоминает — прямо с первого раза! — хвастался Вовыч. — Все, что я знаю, он уже выучил.

— Круто!

— Ну! Мама однажды услышала, давай меня ругать. А Сережка, молодчага такой, послушал-послушал — и легко так за ней повторил. Она чуть с табурета не упала. Представляешь, какой вундер! Вот скажи ему что-нибудь.

— Да ладно тебе.

— Не, ты, в натуре, скажи!

— В натули! — пропищал Сережка, и Вовыч горделиво вскинул голову.

— Видал?

— Ага. А чего у него сопли на подбородке?

— Да у него всегда сопли.

— И штаны мокрые.

— Да у него всегда мокрые…

Я поражался спокойствию друга. И радовался. Во-первых, за Вовыча, во-вторых, за себя. Потому что моя Машка уже выросла и салаты давно не разбрасывала. И там же на кухне мы с Вовычем степенно рассуждали о детях — о том, как трудно с ними приходится и сколько их надо для настоящего мужского счастья.

— Мне, наверное, троих хватит, — признавался я. — Два сына, одна девочка, и хорэ.

— А мне троих маловато. У Рамзеса — вон, больше восьмидесяти детей было, представляешь?

— Мы же не Рамзесы.

— Все равно… Надо хотя бы пятерых. Трое сыновей и две девочки, — рассудил Вовыч. — Две девочки — это уже вроде как не скучно, — друг с дружкой будут играть. В куклы там, в фантики-скакалочки.

— Хлопотно.

— Ну так… — по-взрослому вздыхал Вовыч. — Зато потом, прикинь, когда стариком будешь, ни одного зуба не останется, и голова, как коленка, знаешь, как удобно!

— Без зубов-то?

— Я про детей! И в лоб за тебя дадут кому надо, и каши сварят, и спать уложат. Хорошо!

Умывая Серегу, мы традиционно показали ему, как выдувать мыльные пузыри. Само собой, у него ничего не получилось, зато получилось вымочить рубашку и уронить в тазик любимые плюшевые игрушки. Пришлось игрушки спасать и вывешивать на просушку. Короче, примерно к этой минуте процесс воспитания нас окончательно добил. А Серегу как раз нет. Сил у него, что ли, побольше, чем у нас? Насквозь мокрый брательник продолжал гудеть и ползать по полу с машинками, а мы, обессиленные, вновь приступали к урокам. Тетради перетаскивали на кухню — поближе к Сереге. Чтобы не съел без нас какой-нибудь отравы. Если вы думаете, что отравы на кухнях не водится, вы глубоко ошибаетесь, — Серега найдет ее где угодно. Только на моей памяти он съел великое множество спичек, сжевал ворох газет, пытался глодать ножки стола, хрустел лапшой и вермишелью, закусывал цветами из горшочков. Словом, за парнем надо было приглядывать в четыре глаза, что мы и делали.

На леске вперемешку с бельем сохли мокрые игрушки. Кто за ухо подвешен, кто за руку, — грустное зрелище. Еще и дрозофилы кружили. Это такие мошки, кто не знает. Откуда они берутся, и впрямь никто не знает, и всякий раз мы начинали на них отвлекаться.

— Между прочим, если их не уничтожать, они заполнят все комнаты, — предупреждал я. — Потом объединятся в коллективный разум и набросятся на хозяев. Помнишь, как в том ужастике.

— Там пауки были.

— А тут мошки, какая разница…

И конечно, нам снова становилось не до уроков. С газетами, скрученными в тугие дубинки, мы бегали и лупили мошек. Под радостные вопли Сереги сбивали кувшин с водой, кастрюльку с кашей, тарелку с винегретом. Само собой, потихоньку зверели и колотили дрозофил прямо на своих тетрадях. В конце концов, вроде бы побеждали. Дрозофил становилось практически не видно.

— Вот так и Кортес когда-то индейцев победил, — задумчиво бубнил Вовыч. — У них и матика была, и тригонометрия с астрономией, а европейцы пришли и перебили всех. Наверное, тоже за мошек неразумных посчитали.

— А дрозофилы, думаешь, разумные?

— Не знаю. Только вон как они выучились прятаться. Значит, не такие уж глупые. Может, у них и впрямь разум коллективный сложился. Как у пчел или муравьев.

Мысль была невеселой, и отлично помню нашу философскую грусть. Хмурился я, ковырялся в ушах Вовыч, пытался заплакать маленький Серега. Невелика радость — угодить в конкистадоры.

И тут из-под тетрадного листа на свет выбралась крохотная мушка. Я широко улыбнулся и показал на нее пальцем, Серега рассмеялся, а Вовыч звучно врезал по мошке скрученной газетой и горестно ойкнул. Ну рефлекторно ведь вышло! А так-то он тоже обрадовался. Цивилизация-то выжила! Ну то есть могла бы выжить…