Зима, когда я вырос - Петер ван Гестел Страница 32

Шагая следом за Званом, я думал о том, что сегодня не просто среда; мне казалось, что это может быть любой день недели, совершенно безразлично какой, хоть четверг, хоть пятница — один черт, это был просто-напросто день наш со Званом.

Что же такое случилось с его папой и мамой?

Я не задавал никаких вопросов; он шел впереди меня, время от времени что-нибудь мне показывал и смеялся. Вокруг было столько смешного! Можно было бы посмеяться над кошкой, которая сидела в детской коляске, одетая в свитер, и над собачкой, которую отовсюду гнали, когда она хотела поднять ножку. Но смеяться не хотелось, я совсем не смеялся.

По Вейзелхрахт мы шли рядом молча. Зван после долгой прогулки имел довольно несчастный вид, надо было его развеселить.

На углу Фокке Симонсстрат мы остановились.

Я не люблю эту улицу — на ней большие мальчишки со скуки иногда швыряются камнями. Но на нее выходит отличный узкий переулочек — по нему можно выйти на канал Лейнбан и там вздохнуть с облегчением.

— Знаешь этот кривой переулок? — спросил я.

— Нет, — сказал Зван, — я не знаю этого кривого переулка.

— Это страшшшный переулок, это жу-у-уткий переулок, умрешь со страху, — сказал я. — Идем, пробежим по нему бегом.

— Какая в этом радость? — проворчал Зван. — На кой черт мне этот жуткий переулок, у меня и так хватает забот.

Мы свернули в переулок.

— Это даже не переулок, — сказал Зван, — это щель между домами.

Он положил руку мне на плечо — может быть, так ему было менее страшно.

— Не робей, Званчик, — сказал я, — ведь я с тобой!

Переулок делает несколько поворотов. Завернув за первый из них, я понял, что приходить сюда вообще-то не стоило. Перед нами стоял, прислонившись широкой спиной к грязной кирпичной стене, Олли Вилдеман.

Я резко остановился, Зван наткнулся на меня.

Олли Вилдеман кидал старый теннисный мяч в глухую стену, потом ловил его с безразличным видом одной рукой и бросал снова. Рядом с ним стоял незнакомый мальчишка, на голову выше Олли Вилдемана, который и сам был не маленький. Мальчишка тоже кидал о стену мячик. Казалось, они нас не видят. Но я-то все понял.

— Так, — сказал я Звану, — валим отсюда.

Незнакомый мальчишка уронил мячик, Олли Вилдеман поддал его ногой, и мяч медленно подкатился к нашим ногам. Зван наклонился и хотел бросить мяч обратно.

— Не трожь своими еврейскими лапами, — пробурчал Олли Вилдеман, не удостоив нас взглядом.

Но Зван уже подтолкнул мяч.

Олли Вилдеман медленно поднял его.

— Иди сюда, Томми, — сказал он, — давай-ка вылижи мячик дочиста!

Я привык, что он задирает меня в школе, но это было что-то другое.

— И не подумаю, — прохрипел я.

Незнакомый мальчишка расхохотался.

— Тебе уже двенадцать лет, Олли, — сказал я, — что за детские глупости.

Это я сказал зря.

Олли не любил, когда ему напоминали о том, что ему двенадцать лет, а он учится в четвертом классе. Он посмотрел на меня злющими глазами. Другой мальчишка достал из штанов свою пипу, грязной правой рукой потряс ее, чтобы не замерзла на холоде, и пописал на глухую стену — получилась шикарная струя; в соревновании, кто дальше пописает, он бы наверняка выиграл.

— А ну покажи свою пиписку, — сказал он Звану.

— Бежим, Томас, — сказал Зван, — быстро.

Я побежал за Званом и споткнулся. Зван поднял меня. Мы бежали со всех ног, я чувствовал спиной, что Олли Вилдеман со вторым мальчишкой бегут по пятам.

По улице Фокке Симонсстрат шел точильщик, с трудом толкавший свою тележку. Мы подбежали к нему, а Олли Вилдеман кричал нам вслед:

— Чтоб ты сдох, еврей паршивый!

— Вам помочь? — спросил Зван у точильщика.

— Молодцы, ребята! — сказал точильщик. — Молодцы!

Мы толкали его тележку, а точильщик шел за нами и, насвистывая, спокойно сворачивал самокрутку.

Я толкал тележку, глотая слезы.

— Ты чего? — сказал Зван. — Все в порядке, город есть город, а хулиганы есть хулиганы.

— Я часто реву, — сказал я, — не обращай внимания. Они ушли?

— Я их не вижу, — сказал Зван, — но боюсь, что они никуда не ушли.