Кэндлстон - пожиратель света - Брайан Дэвис Страница 32

Остаток вечера Бонни провела в своей комнате. Настольная лампа освещала пространство возле кровати. Она лежала на подушке закрыв глаза, то погружаясь в дрему, то просыпаясь и молясь. По вечерам она обычно записывала мысли, пришедшие ей за день, в дневник, но ее дневник, к сожалению, остался лежать на стуле в лаборатории, где она его забыла. Там были собраны записи о ее удивительных приключениях, ее одиноких скитаниях, и ее сердечные мольбы, и она не хотела, чтобы ее дневник читали без ее ведома или вовсе выбросили.

В одной из своих молитв она просила, чтобы ее записи однажды могли кому-нибудь помочь или даже изменить чью-то жизнь. История ее собственной жизни была примером того, как горестная потеря обернулась большим приобретением — долины печали превратились в духоподъемные высоты любви и радости. Может быть, и другие падшие духом, прочитав ее дневник, найдут поддержку в долинах своей жизни.

Когда Бонни в очередной раз пробудилась после короткой дремы, на столике у кровати стоял поднос с ужином. На тарелке лежал большой сандвич и горка картофельных чипсов. Начинка сандвича состояла из грудки индейки, темно-зеленого салатного листа и нарезанных кружками маслин. Желудок одобрительно заурчал. Когда она схватила сандвич, готовясь впиться зубами, с его краев в тарелку потекла медовая горчица. Ух ты! Здорово! Откуда Эшли только узнала, какие сандвичи я люблю?

Рядом с тарелкой лежала спелая красная груша, а под ней — сложенная записка. Взяв ее, Бонни прочитала написанное от руки послание: «Надеюсь, тебе нравится твой ужин. Обычно мы все вместе едим на кухне, но я не хотела тебя будить. Я вернусь позже. Кстати, я нашла твой рюкзак и дневник и положила их вместе с твоим пальто в шкаф рядом с обувью». Мой дневник! Наверное, Эшли и вправду умеет читать чужие мысли!

Бонни откусила от сандвича еще один большой кусок, и тут дверь распахнулась.

— Просыпайся, Бонни! — позвала Эшли, входя в комнату. От оживленного голоса Эшли в комнате сразу стало светлее. — Ах, ты не спишь! Тебе понравился ужин?

— Объедение! Спасибо! — засмеялась Бонни с полным ртом.

— Ты сейчас доешь или потом? Пора идти разговаривать с твоей мамой.

Бонни отставила поднос и, торопливо дожевывая и глотая, схватила с пола ботинки.

— А она знает, что я здесь? Или это будет сюрприз?

Эшли достала из шкафа пару походных ботинок.

— Надевай, — сказала она, ставя ботинки у ног Бонни, — твои ведь еще не просохли.

— И то правда. — Бонни с улыбкой глядела на новую обувь. Сняв свой старый ботинок, который она уже успела натянуть на одну ногу, Бонни примерила новый. Размер был ее.

Эшли смотрела, как Бонни зашнуровывает ботинки.

— Мы говорили твоей маме, что ты должна приехать, но сегодня мы с ней пока не общались. — На руке у нее висела какая-то одежда. — Но у нас все готово. Мы ждем только тебя.

Бонни подбежала к двери:

— Идем же скорее!

Они быстро миновали коридор и вошли в лабораторию. Эшли задержалась, чтобы запереть дверь. Хотя верхний свет в лаборатории был приглушен, Бонни без труда пробралась в центр, где на мраморном пьедестале лежал кэндлстон, тлеющий красным огнем в ровном луче лазера. Приблизившись, она почувствовала тошноту, так что замедлила шаг, стараясь побороть слабость.

— Бонни, стой! — Эшли догнала ее и сунула ей белую рубашку. — Вот, надень это поверх одежды.

Бонни стала надевать рубашку через голову, а Эшли укладывала сзади ее крылья. Сделав это, Эшли подняла ей капюшон.

— Отлично, — сказала она. — Теперь ты полностью закрыта.

Бонни поправляла длинные скрученные рукава. Помня, что ей рассказывала о рубашке Карен, она гадала, для чего ее тоже нарядили.

— Это нечто вроде защиты?

— Да — предотвращает потерю света. Не думаю, что так уж сильно, но тебя хотя бы не будет тошнить.

— Ты знаешь? Но откуда?

— Да это же очевидно. — Эшли еще возилась с рубашкой Бонни, разглаживая топорщившееся место, чтобы подол доставал до пола. — Но сейчас ты об этом не беспокойся.

Эшли повела ее дальше к пульту, где сидел отец Бонни, пристально изучая разные дисплеи. Бонни держалась за спиной Эшли, будто пряталась, но не от кэндлстона. Рубашка, кажется, делала свое дело, но ей было не по себе от новой встречи с отцом.

Сухой статический треск наполнил лабораторию, и от этого шума мысли в голове у Бонни бросились наутек. Эшли приложила ладони рупором ко рту и закричала:

— Бонни пришла! Или вы сами хотите начать?

Не отрывая взгляда от монитора, доктор Коннер взял микрофон и поднял темный щит за панелью.

— Да. Я начну.

Он повернул диск, и до того тускло светившие лампы совсем погасли. Облизнувшись, он нажал кнопку микрофона. Помехи прекратились. Он медленно заговорил в микрофон, а Бонни придвинулась ближе и уставилась на пылающий кэндлстон, который жадно пожирал алый лазерный луч, а с обратной стороны выплевывал красные кровяные сгустки и искры.

— Айрин? Айрин, ты меня слышишь?

Он покрутил ручку на пульте, пытаясь устранить вновь возникшие помехи.

— Бета-частота нестабильна, — сказал он, оборачиваясь к Эшли.

Та протянула руку, чтобы передвинуть бегунок.

— Увеличьте допустимую погрешность. Раньше это помогало. Думаю, мы неточно произвели настройку.

Шум прекратился, и они стали ждать. Пот ручьями стекал по спине Бонни, но руки ее были холодны как лед.

Динамики затрещали и ожили, и из них раздался женский голос, мелодичное и приятное контральто.

— Я слышу. Бонни с вами?

Бонни подскочила к пульту. Мамин голос! Это совершенно точно! Она закричала:

— Я здесь! Здесь!

Отец протянул ей микрофон:

— Так она тебя не услышит.