Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы - Виктор Голявкин Страница 32

– А кто? Кто же ведает этим животным? – спрашиваю.

– Филиал Всесоюзного зоологического института. И только с письменного разрешения самого директора Зооинститута я могу вас к животному допустить.

Тут, надо сказать, мы несколько приуныли. Натолкнувшись на одного директора, на другого рассчитывать было трудно, тем более что вместе с ним не учились и вряд ли какие интересы нас с ним могли связывать.

Идем вверх по улице домой понурые. Что толку, что кино снимается и животное имеет шанс стать одним из его героев, но добиться взаимодействия пока невозможно, не разрешается…

И хорошо, что мы шли, а не ехали на машине, я обычно всегда на машине езжу и всех знакомых вожу. Иначе мы не встретили бы знакомого студента из института, в котором я преподаю. Он поинтересовался, чем мы озабочены и удручены, и мы ввели его в курс дела. Он задумался, прищурил глаза и сказал, что, кажется, в Зооинституте был у него когда-то один знакомый. Он точно не знает, там ли он сейчас. Но поедет с нами это выяснить.

И вот мы уже втроем садимся в мою машину и едем за Салаханы, где размещается здание Зооинститута.

Находим знакомого. Идем в дирекцию.

Но директора, оказывается, сейчас даже в городе нет. Он в заграничной командировке, а когда вернется, фильм по плану уже должен быть снят.

Ну все! Я больше ничем не мог помочь ни художнице, ни «Ленфильму».

– А в чем, собственно, дело? – спросил молодой лаборант в белом халате.

Мы рассказали ему про питона, и у него сразу потеплели глаза, улыбка осветила лицо.

– Я когда-то хорошо знал этого питона. Но с тех пор прошло месяца два, и мы совсем не виделись, неизвестно, узнает ли животное меня?..

На всякий случай все трое садимся в машину и мчим опять на Приморский бульвар. А если бы не машина? Как бы тогда покрывать немалые расстояния?

Дети по-прежнему тычут пальцы и носы в стекло террариума. Питон, как и прежде, окаменел, безучастен, блестят узоры его спины на фоне неба, моря и зелени листьев.

Юноша в белом халате отпирает дверцу своим ключом, приподнимает ее и говорит:

– Здравствуй, маленькая! Ты меня не забыла?..

Тут огромный жгут тела животного мгновенно приходит в движение, голова поворачивается на голос, высовывается из стеклянного ящика и ложится на плечо знакомого человека.

А он гладит ее руками и приговаривает:

– Маленькая! Девочка ты моя!.. – И так далее. Это, оказывается, девочка была.

Постепенно кольцами она обвила фигуру молодого человека, а он ласкал ее чудесными словами и поглаживал по коже – встретились друзья.

Я стоял окаменелый от удивления. Никто никогда не смог бы меня заставить прикоснуться к змее, такую брезгливость и предубеждение я всегда испытывал к этим животным. А тут мне говорят:

– Хочешь ее погладить?

Я боялся склизкой, липкой кожи и что слизь останется на руке. Но, глядя на всех, я приложил руку к узору.

Кожа оказалась сухая, под кожей живо ходили кольцами бугры мышц. Рука осталась сухая и чистая.

Позвали директора парка, он благосклонно наблюдал всю картину. И уже не встал на дыбы перед нами, когда перед ним развернули бумаги «Ленфильма». Лед тронулся.

Был заключен договор с лаборантом. Оформили ему командировку для работы с питоном перед кинокамерой. И все уехали с ним в пустыню под Красноводском.

Я выхожу на Приморский бульвар. На террариуме висит объявление, и дети сами читают, что любимый питон в настоящее время снимается в фильме. До скорого возвращения. И это тоже интересно.

Арфа и бокс
Роман

Люде и Никите

Часть первая

1

Словно что-то обрушилось на меня сверху, а если я все-таки шел вперед и руками размахивал, так только потому, что каким-то чудом на ногах еще держался. Я шел в атаку, да толку-то от этого никакого не было. Вот тогда-то я и подумал: скорей бы все кончилось…

Я не мог уже идти вперед, стоял на месте, посылая в пространство слабые прямые, чтобы он не подходил ко мне слишком близко. Но он все равно подходил слишком близко, иначе я не нахватался бы этих коротких косых в голову. Мои слабые прямые не могли его остановить. Я весь закрылся, ушел в глухую защиту и только хотел, чтобы это кончилось.

Но это все не кончалось.

Я так устал, что не мог уже отвечать ему. Весь согнулся, закрыл лицо руками, а живот локтями и так стоял, ждал, когда все это кончится. Он, наверное, здорово злился, что не может сбить меня, не может найти брешь между перчатками и моими локтями. И наверное, поэтому он ударил меня по затылку запрещенным ударом, и судья остановил его и сделал замечание. Тут-то я мог раскрыться и посмотреть на того парня за столом, что сидит рядом с главным судьей, не собирается ли он ударить в гонг. Когда он собирается ударить в гонг, он смотрит на часы и рука поднята кверху, а в руке у него молоток. Стоит ему опустить руку – и все. Все это сразу кончится. Но он сидит за столом, на часы даже не смотрит, и руки его лежат на столе. Три минуты, всего три минуты… А до гонга, может быть, несколько секунд осталось…

Я хотел уйти нырком от противника, но нырок получился плохой, я ткнулся в его бок, и не хотелось больше двигаться. Я обхватил его руку и так стоял, уткнувшись в его бок головой, и ждал, когда все это кончится.

Я его все время обхватывал, другого выхода у меня не было. Судья кричал: «Брек!» – я должен был отпускать его, но я не отпускал, и тогда судья сам оттаскивал меня, и опять все сначала. Бой заканчивался отвратительно, посмотреть бы на меня со стороны!

Кричали и свистели. Шум стоял в ушах непрерывно.

…Первый раунд я начал с атаки, и он никак не мог сосредоточиться. Я и пошел на него сразу, вернее, кинулся, чтобы не давать ему сосредоточиться. Не нужно было этого делать. И тренер мне говорил не делать этого. Но я и слушать не хотел… Я был в себе уверен. На спине у меня мускулы ходят как сумасшедшие. И на ногах мускулы тоже ходят как сумасшедшие, а о руках и говорить нечего! Говорят, у чемпиона мира Карпантье была такая же спина в его лучшие годы. Я на свою спину всегда поглядываю в наше громадное зеркало, что стоит возле ринга в зале «Спартака». Развернусь этак вполоборота, руками подвигаю, а мышцы так и прыгают по всей спине как сумасшедшие… Секундировал мне Пашка Никонов, он мне что-то на ухо шептал в перерывах между раундами, а у меня очень отвлеченное внимание, то есть очень часто не слышу, что мне говорят, совсем о другом в это время думаю. После первого раунда, когда я в свой угол сел, тренер тоже ко мне подскочил, что-то мне объяснял, объяснял, а я его совсем не слушал. Мало ли что он там болтает, мне главное справа как следует попасть. И тренер знает: если я справа свой удар точно проведу, противник мой наверняка не встанет. На тренировке меня ребята часто просят: «Потише справа бей». И все-таки случайно иногда заденешь…