Когда море стало серебряным - Грейс Лин Страница 32

– Угощайтесь, – сказала женщина, протягивая миску. Когда она убрала руку, стал виден рисунок на миске – обезьянка.

– Спасибо, – ответила госпожа Мэн. – Мы…

– Ешьте, ешьте, – перебила женщина, протягивая вторую миску Ишаню.

– Но… – начала Пиньмэй, когда женщина протянула ей третью миску. От запаха каши кружилась голова, пар окружал женщину полупрозрачным облаком, смягчая её шрамы. – Скажите, кто вы?

Женщина рассмеялась.

– Я всего-навсего служанка в доме Ву, – сказала она. – Не какая-то важная персона, уверяю вас.

– Ваши господа, должно быть, очень добры, – предположила госпожа Мэн.

Женщина снова рассмеялась.

– О нет, – сказала она. – Честно говоря, совсем наоборот.

– Но как же… – проговорила Пиньмэй. – У вас же будут неприятности!

– Почти наверняка, – убеждённо кивнула женщина.

– Но… – опять начала Пиньмэй и осеклась, наткнувшись на выразительный взгляд Ишаня. Конечно, она не хотела, чтобы их прогнали из этого дома, но ей необходимо было понять. – Тогда почему вы нам помогаете?

Женщина посмотрела на Пиньмэй, грустно улыбнулась и подняла фонарь к лицу.

– Знаешь, что это за шрамы? – спросила она.

В свете фонаря Пиньмэй разглядела, что все шрамы походили на крошечные острые щепочки.

– Это… – медленно выговорила она, боясь поверить, – это шрамы от риса скаредности?

– Да, – ответила женщина, кивнув. – Вижу, ты знаешь эту историю.

– Какую историю? – спросила госпожа Мэн, с любопытством глядя на них.

– Из меня никудышная рассказчица, – сказала служанка и взглянула на Пиньмэй. – Расскажи ты.

Жил-был однажды богатый господин, который был богат всегда, всю свою жизнь, и не знал, каково это – не быть богатым. Одна из причин, почему он был так богат, заключалась в том, что он никогда не помогал бедным. Во времена голода или засухи он и ложки риса не дал голодным детям, хотя его закрома ломились от зерна. Зато он не уставал выставлять своё богатство напоказ. Каждый день он приглашал таких же богатеев полакомиться «нефритовой курятиной» или шёлковой лапшой с морскими ушками, а голодные бедняки толпились под его домом, жадно ловя запахи.

Когда этому богачу исполнилось шестьдесят лет, он решил закатить пир, какого ещё не видывал свет.

– Я в пятый раз встречаю Год Обезьяны, – горделиво воскликнул он. – Это знаменательное событие, и я устрою праздник ему под стать.

Он приказал заколоть полдюжины свиней и зарезать великое множество уток, он заказал себе самые роскошные одежды из самых дорогих и прочных тканей. Когда он выбирал ткани, ему так понравился голубой шёлк, что он решил не только сшить из него наряд, но и выстелить им дорогу к своему дому. Это будет дорога, достойная моего дома, думал он.

Однако дорога близ его дома была неровной, с ухабами, и тонкий нежный шёлк стал морщить.

– Так не пойдёт! – прорычал богач и велел своим слугам выровнять дорогу, засыпав ямы сырым рисом.

– А если кто-то попытается выкопать этот рис? – осторожно спросил один слуга.

– Пусть только попробуют! Сразу хватайте их и бросайте в темницу! Чтоб ни единому побирушке не досталось ни зёрнышка!

Слуги повиновались – к ужасу всех окрестных жителей. Не раз и не два голодные бедняки пытались разжиться горсточкой риса, но слуги, как им и было велено, хватали их и бросали в темницу.

Когда слуги выровняли дорогу и голубой шёлк разлёгся на ней гладко, без единой морщинки, на дороге появился старик. Он шёл, опираясь на посох, и рисинки хрустели у него под ногами. Старик остановился перед домом богача, поднял голову и втянул ноздрями дразнящие ароматы.

– Утка «Восемь сокровищ», – пробормотал старик себе под нос и облизнулся, словно пробуя изысканные яства. – Свиные тефтельки «Львиная голова»…

– Вон отсюда! – крикнул слуга. – Прочь!

– Прошу вас, не гоните! – взмолился старик, простирая к нему руку. – Ваш господин решил закатить пир на весь мир – так неужто среди стольких яств не найдётся хотя бы маленького кусочка для меня?

– Прочь! – завопил слуга, замахиваясь палкой.

– Но, может быть, – сказал старик, – мне можно взять хотя бы несколько рисинок?

Он наклонился, сунул руку под шёлк и ухватил пальцами щепотку риса.

– Держи вора! – завопил слуга.

На его крик сбежались другие слуги, поднялась суматоха. Вскоре из дома вышел и сам хозяин, разъярённый оттого, что кто-то посмел помешать его трапезе.

– Ах ты ничтожный воришка! – прошипел он. – Как ты смеешь таскать мой рис? – И обернулся к слугам: – Избейте его, так чтоб живого места не осталось! Переломайте ему все кости!

Слуги вскинули палки, но старик, вместо того чтобы уворачиваться или прикрываться руками, спокойно стоял на месте. Слуги растерялись и остановились в нерешительности – но их господин злобно закричал:

– Что я сказал? Ну-ка быстро!

Слуги послушались и начали колотить старика. Он, однако, даже не шелохнулся. Зато богач, как только на бедняка посыпались первые удары, внезапно взвыл от боли.

– Стойте! – завопил он. – Прекратите!

Ибо удары получал старик, а боль от них испытывал богач. Он упал на землю, корчась, извиваясь и скуля. Старик же стоял неподвижно.

– До свидания, – сказал он обомлевшим слугам. – Не скажу, что ваша компания пришлась мне по душе, но, надеюсь, наша встреча вам запомнится.

И он зашагал дальше по шёлковой дорожке. Дойдя до её конца, он обернулся и посмотрел на ошарашенных слуг и их хнычущего хозяина. Затем наклонился и легонько дунул.

Шёлк поднялся в воздух и поплыл по ветру, а вместе с ним взлетели сотни тысяч мелких зёрнышек риса. Они взвились ввысь и спикировали вниз на богача и его слуг, словно туча комаров. Хозяин и слуги съёжились и попрятали лица, но рисовые зёрна градом обрушились на них, безжалостно впиваясь в кожу. Лица и тела вмиг покрылись сотнями белых шрамиков, повторявших форму рисинок. Вопя от боли и ужаса, несчастные взглядами искали старика, но того нигде не было видно. Он бесследно исчез – чего не скажешь о шрамах, – и больше его никто никогда не видел.

– Да, да, – сказала женщина. – Всё так и было. В доме Ву эту историю шёпотом передавали из уст в уста, из поколения в поколение, однако никто в неё не верил – по крайней мере, никто не думал, что она может повториться. Однако она повторилась, почти без изменений, с той лишь разницей, что у моей госпожи шёлк был не голубого, а зелёного, нефритового цвета. – Она покачала головой. – До чего же они любят свои нефриты!