Мальчик, который переплыл океан в кресле - Лара Уильямсон Страница 31

– А, точно, – отвечает Билли. – Я забыл сказать об этом Перл. Но креветочный тост мне понравился.

Билли добавляет, что мы же можем выиграть опять. Это считается? Нет, не считается. Я бросаю взгляд на папу. В руках он должен держать чек на сумму с кучей нулей, если послушать Билли. Но он вместо этого бодает воздушные шары и танцует «капкан», что является его собственной версией канкана.

Я слышу, как в очередной раз открывается дверь, и бегу по коридору. Билли припустил за мной.

Я открываю дверь; у Билли отпадает челюсть, и он кричит:

– Перл, я знал, что ты придешь!

– Подумала, дай загляну. А у вас тут праздник! – Перл улыбается и протягивает мне бутылку вина. – Как похоже на вашего папу – устроить вечеринку во вторник. Он всегда был сумасшедшим. Думаю, это в честь вашего выигрыша в лотерею?

Она играет большим кольцом на мизинце. Кольцо выглядит как ложка желе янтарного цвета.

– Ах да, – отвечает Билли. Он подбегает к Перл и цепляется за нее, как паукообразная обезьянка. – Я немножко запутался. Мы выиграли…

– Десять фунтов, ни больше ни меньше, – заканчиваю я фразу за Билли. – Но ты здесь, поэтому это неважно.

Я раскрываю Перл объятия. Я так взволнован. Она теплая на ощупь и пахнет кокосами и летним солнцем. Я вспоминаю, каково было раньше, когда она жила с нами. Она разрешала нам брать ее тюбики с особой краской, которую Билли называл «дурашь», она забирала нас из школы и отводила в кондитерскую по пятницам. Когда мы болели, она давала нам белый сироп и подтыкала одеяло. Она приходила на рождественские представления в школе, даже в тот раз, когда Билли играл трактирщика и сказал Иосифу с Марией, что в трактире есть свободные комнаты.

Но Перл уклоняется от моих объятий:

– Я не знала, куда вы сбежали, пока Билли не позвонил мне на прошлой неделе и не сказал, что у вас будет вечеринка над «Стрижками и ежиками». Я записала адрес и приехала сюда сразу после урока живописи в Тауэр-Пойнт.

Я, сбиваясь, пытаюсь рассказать Перл, что мы отправляли ей сообщения, а она не отвечала. Перл выглядит слегка удивленной; она говорит, что не получала никаких сообщений, но я не верю: уголок губ у нее подергивается. Билли так взбудоражен, будто выпил сразу десять стаканов лимонада. Он хочет показать Перл ручную улитку, которая помогла ему связаться с ней, но Перл отвечает, что не желает видеть никаких улиток, ну разве что их подают на тарелке в масляно-пряном соусе.

– А! – говорит Билли, а потом улыбается: он понял, что это, наверно, шутка. Но я смотрю в лицо Перл. Похоже, она серьезно. – Я знал, что ты нас не оставишь.

Билли прыгает с ноги на ногу, и в глазах у него скачут искорки счастья. Я разделяю его восторг. Однако Перл внезапно морщится.

Голос у нее сухой, как шлепанцы в песках Сахары.

– Я вас не оставляла. Это вы уехали, помнишь? Ладно, где ваш отец?

Из гостиной раздается громкое уханье. Это наш папа. Я бы узнал это уханье где угодно. Перл проходит прямо в комнату. Папа с Кошкой рука об руку пытаются пролезть под шваброй. Я даже не знал, что у нас есть швабра, мы ей никогда не пользовались. Папа с Кошкой валятся на пол, покрытые красной пеной Кошкиного платья. Они хрюкают от смеха.

Кто-то переключает песню, и внезапно папа – его руки и ноги переплелись с Кошкиными, будто они вместе составляют одного осьминога, – поднимает взгляд.

Над ним, скрестив руки, стоит Перл. Рот его открывается так широко, что туда можно засунуть самый большой леденец в мире. И еще останется место для арбуза.