Город туманов - Мирлис Хоуп Страница 31

Она впервые оставляла дом после трагедии и, проходя по Высокой улице, гордо держала голову и слегка улыбалась — только для того, чтобы продемонстрировать вульгарному стаду, что никакое бесчестье не способно сломить дух особы, принадлежащей к семейству Вигилиев.

Теперь Календула потрясала Натаниэля той быстротой, с которой обнаруживала едва уловимый неприятный запах — скажем, крепкого табака или лука.

С такой же быстротой она могла обнаружить ссору или любовную интрижку задолго до того, как о них становилось известно всем остальным. И, приближаясь тем утром к Ратуше, она постепенно замечала во всем, что творилось вокруг нее, то, что можно назвать лишь изменением тональности.

Она могла поклясться, что посыльный пекаря, шедший с лотком на голове, полным буханок, высвистывал теперь не тот мотив, что несколько месяцев назад, а служанка, обихаживавшая горшки с цветами своей госпожи, напевала теперь совсем другую песенку.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного. У каждой мелодии, как у плодов и ягод, есть свой сезон. Но то, что голоса лоточников, выкрикивавших: «Желтый песок!» или «Точить ножи-ножницы!» — звучали совсем по-другому, настораживало.

Дама Календула раздула ноздри и лицо ее приняло недовольное выражение. Она уловила какой-то неприятный запах.

Добравшись до Ратуши, она сразу же взяла дело в свои твердые руки: нет, нет абсолютно никакой необходимости беспокоить Его честь. Он уже дал ей разрешение посетить узницу, а потому часовой должен немедленно проводить ее к заключенной.

Календула принадлежала к числу тех женщин, которые могут бродить по полям и лесам, не замечая вокруг буквально ничего, однако, оказавшись между четырех стен обретают зрение, столь же острое, как у натуралиста, не пропускающего ни одной букашки. Поэтому, несмотря на уныние, глаза ее деловито сновали по сторонам, пока она поднималась следом за часовым по великолепной спиральной лестнице, по коридорам, обшитым деревянными панелями, увешанным великолепными гобеленами. Она подумала, что надо сказать Натаниэлю, что уборщик не подмел лестницу, что некоторые из панелей подточил червь и ими следует заняться. Кое-где она останавливалась, трогала пальцем уголок гобелена, размышляя о том, можно ли теперь отыскать шелк именно такого, небесно-голубого или розового, оттенка для своей вышивки.

— Вот и эту панель уже подточил червь, — пробормотала она, задержавшись, чтобы постучать по стене. — И тут же воскликнула с удивлением: — По-моему, за ней пустота!

Страж снисходительно улыбнулся:

— Вы прямо как доктор, мэм, доктор Лер. Мы зовем его Дятлом, потому что когда доктор обследовал Ратушу, чтобы написать свою книгу, он здесь ходил и выстукивал стены. Словно что-то искал. Не удивлюсь, если обнаружатся сдвижные панели. Говорят, эти старые герцоги были предусмотрительны, наверняка из дворца есть тайный выход!

Он многозначительно подмигнул.

— Да-да, конечно, — задумчиво произнесла дама Календула.

Наконец они приблизились к двери, запертой на висячий замок и засов.

— Узница здесь, мэм, — проговорил страж, отпирая замок и пропуская Календулу к ее старой наставнице.

Мисс Примула сидела, безукоризненно выпрямив спину, в старомодном кресле с прямой спинкой на фоне превосходных старинных гобеленов, выцветших до самых очаровательных пастельных тонов, столь же несовместимых с ее старческим уродством, как с юной миловидностью Цветочков Кисл.

Дама Календула несколько мгновений смотрела на нее с молчаливым негодованием. Наконец, опустилась в кресло и суровым тоном проговорила:

— Ну, мисс Примула? Хотелось бы знать, как можете вы здесь спокойно сидеть после той отвратительной выходки, которую учинили?

Однако мисс Примула пребывала в самом возвышенном состоянии духа — на собственном коньке, как говаривали в подобных случаях Цветочки Кисл. Посему она только блеснула на даму Календулу полными презрения крохотными глазенками и, отстранив царственным движением руки все эти мирские пустяки, воскликнула:

— Моя бедная слепая Календула! Быть может, из всех учениц, которые прошли через мои руки, ты меньше остальных достойна своего благородного наследия.

Календула прикусила губу, подняла брови и проговорила с крайним раздражением:

— Что вы хотите этим сказать, мисс Примула?

Та возвела очи к потолку и сочащимся патокой голосом произнесла:

— Я говорю об этой великой привилегии — быть рожденной женщиной!

Ее ученицы всегда считали, что слово «же-енщина», как произносила его мисс Примула, является самым непристойным из всех.

Календула полыхнула глазами:

— Возможно, я и не женщина, но тем не менее я мать, в отличие от вас! — возразила она.

А потом добавила со все возрастающим негодованием:

— Ну, а вы, мисс Примула, вы считаете себя «достойной своего великого наследия», обманув оказанное вам доверие? Хотелось бы мне знать, какое отношение имеют порок, ужас, позор, разбитые сердца родителей к «истинной женственности»? Да вы хуже убийцы… в десять раз хуже. И вот вы сидите, радуетесь содеянному, словно мученица и благодетельница общества, самодовольная и непонятая, как принцесса с луны, которую заставили пасти коз! И я искренне считаю…

Календула не договорила, потому что мисс Примула пронзительно заверещала:

— Бей меня! Втыкай в меня булавки! Бросай в Пестрянку! Я претерплю все мучения с улыбкой, и позор мой станет цветком, подаренным им!

Дама Календула с раздражением простонала:

— Скажите на милость, мисс Примула, кому именно вы собираетесь подарить цветок? — Тут ее непобедимое чувство юмора вырвалось на свободу, и она добавила: — Герцогу Обри или Эндимиону Леру?

Конечно же, Прунелла пересказала ей все шутки о гусыне и мудреце.

На этот вопрос мисс Примула ответила без промедления:

— О герцоге Обри, конечно!

Однако во взгляде ее сквозили лукавство, подозрительность и явный испуг.

Ни одна из этих подробностей не ускользнула от Календулы. Она смерила взглядом свою бывшую наставницу, насмешливо улыбаясь; мисс Примула заерзала и что-то забормотала.

— Гм! — только и могла произнести Календула.

Эндимиона Лера она на дух не переносила.

Недавний кризис, безусловно, не причинил ему никакого ущерба, только удвоил его практику и утроил влияние.

К тому же не красота и обаяние мисс Примулы побудили его недавно выказывать ей столь подчеркнутое внимание.

Однако вреда не будет, если выстрелить наудачу.

— Я, кажется, начинаю понимать, мисс Примула, — проговорила Календула неторопливо. — Два чужака решили придумать, как унизить этих глупых выскочек — «так называемые старые семейства Луда!» Ох! Только не надо отрицать, мисс Примула. Вы никогда и не пытались скрыть свое пренебрежение к нам. И я давно поняла, что вы не относитесь к всепрощающим душам. Но я вас не виню. Столько лет мы немилосердно высмеивали вас, а вы обижались. И все же ваша месть оказалась слишком жестокой; впрочем, для «настоящей женщины» слово «слишком» не существует, если речь идет о его интересах!