Карусели над городом - Юрий Томин Страница 3

— Однако современная наука склонна полагать, что животные лишены разума. Во всяком случае, так считают большинство ученых, — осторожно возразил Алексей Палыч.

Но класс знать не хотел никаких ученых. Возможно, эти ученые до того уже заучились, что ничего по-простому объяснить не могут.

— А вот у нас, например, собака пощипала соседского петуха [4]… И что она после этого сделала? Она убежала со двора и три дня не являлась домой. Почему?

— Условный рефлекс — боязнь наказания, — ответил Алексей Палыч.

— А что такое условный рефлекс? — спросили его.

— Ну, в данном случае сознание того, что за провинностью следует наказание.

— Вы сказали «сознание»? Но ведь «сознавать» — это и значит думать.

— Да, — согласился Алексей Палыч, — слово выбрано неудачно. Я должен был сказать — привычка.

Вопрос насчет сознания задан Борисом Куликовым. Тем самым Куликовым, который… Впрочем, о нем мы еще много чего узнаем. Пока же следует сказать, что Куликов вовсе не хотел поймать Алексея Палыча на крючок. Он был не врагом учителя, а скорее его другом. Возможно, кому-нибудь слово «друг» покажется слишком сильным. Какая может быть дружба между учителем и учеником? Что ж, не будем торопиться с пояснениями.

Будущее покажет, что они не только друзья, но и сообщники. А пока Алексей Палыч подумал, что, начав, Куликов уже не остановится, — он имел обыкновение докапываться до самой сути. Не сегодня только задавать бы Куликову эти вопросы. Неужели он не понимает, что сегодня Алексею Палычу не до умных разговоров? «Совесть надо иметь, Боря», — подумал Алексей Палыч. Но видно, у Куликова нервы были покрепче.

— Пускай — привычка, — согласился Борис. — Если у нее есть привычка трепать петухов, то тогда — рефлекс. Юрка, много она петухов потрепала? — спросил Куликов хозяина собаки.

Юрка уже и не рад был, что вылез со своей собакой и этим ощипанным петухом. Ее и так пока посадили на цепь, а собака на цепи — это уже не друг, это охранник, непримиримый и подозрительный, как вахтер.

— Да в жизни она к ним не прикасалась! Сам не знаю, чего ей взбрело…

— Откуда же она тогда узнала, что ей попадет за петуха?

— Поди сам у нее спроси, — насупился Юрка. — И отстань от собаки, она тебя не трогала.

Но Бориса Куликова сбить было не так просто.

— Что же тогда получается, Алексей Палыч? — спросил он. — За петухов ее никогда не били, привычки, значит, нет. Получается, что она сама все поняла. Она потом сообразила, что петуха нельзя было трогать, она знала, что ей за это влетит, и поняла, что лучше куда-нибудь умотать, пока на нее не перестанут злиться. Все — сама. Скажете, что у нее в это время в мозгу мыслей не было?

— Ты хочешь сказать, что ее поведение похоже на человеческое?

— Еще и как похоже. Я бы и сам так сделал на ее месте. А вы?

— Прежде всего я не стал бы ощипывать петуха, — попытался отшутиться Алексей Палыч. Но Куликов был неумолим.

— А вы представьте себе!..

— Я пошел бы к соседу, извинился и заплатил.

— А она не может извиниться и заплатить. Она может только удрать, и она об этом подумала. Скажете — нет?

— Возможно, что и так, — сказал Алексей Палыч. — Но мы с вами не специалисты, хотя у некоторых специалистов есть определенные… сомнения. Большинство из них с тобой, Боря, не согласились бы.

— А я знаю почему, — ответил Куликов. — Они всякие опыты над животными делают, операции… В общем, мучают. Если они согласятся, что животные думают, то им запретят.

— «Мы не можем допустить наличия разума у животных, ибо тогда не сможем их убивать», — процитировал Алексей Палыч. — Так сказал один испанский биолог. Как видишь, Боря, твоя мысль была уже высказана, и даже в более резкой форме. — Алексей Палыч посмотрел на часы. — Но мысль эта, как и все остальное, не имеет никакого отношения к программе. Может быть, мы пока на этом остановимся?

— Но вы согласны, что они думают? — спросили из класса.

— Не знаю… — сказал Алексей Палыч. — Определенно ответить не могу, но мне почему-то очень этого хочется.

Алексей Палыч сказал то, что думал. Но и ученики его испытывали в этот момент те же чувства. За то им и нравился Алексей Палыч, что умел думать так, как они. Ребята тоже не были уверены. Они сомневались. Но сомневались они в пользу животных.

Однако скажи сейчас Алексей Палыч, что с сегодняшнего дня все животные считаются умниками, ребята бы возмутились. Как, сравнивать их с коровами?! Возможно, и в коровах что-то есть, но… Не стоит перечислять эти «но». За всю историю человек накопил множество доказательств того, что он отличается от животных способностью мыслить. Доказательств этих столько, что можно подумать, будто человеку постоянно нужно оправдываться. Человек собирает их с таким упорством, будто не все уже ясно. Человек словно не верит сам себе, сам себя убеждает и уговаривает; он кричит устно и письменно: «Я единственный! Я неповторимый! Только я могу мыслить!» Но животные-то с человеком не спорят. Так кому же тогда он доказывает?

Нет, ученым пора бы уже заглянуть в Кулеминск, побеседовать с учениками кулеминской школы и посмотреть на рядовую кулеминскую собаку.

Алексей Палыч нервно взглянул на часы, обвел взглядом класс и встретился глазами с Куликовым. Тот смотрел на учителя внимательно и понимающе, как заговорщик.

«Да мы с ним и есть заговорщики, — подумал Алексей Палыч. — Рассказать кому — не поверят. Романтики безмозглые! А может быть, и преступники?»

После уроков Алексей Палыч вышел на залитый солнцем школьный двор. Вокруг было так светло, как бывает только весной. Стоял май. Листья тополей отсвечивали молодым глянцем; распушившись, купались в сверкающих лужах воробьи; в чистом высоком небе стрижи атаковали невидимую мошкару, все вокруг звенело и пело — всем было весело. Всем, кроме Алексея Палыча.

Алексей Палыч пошел вокруг школы. Вдруг он заметил, что у него как будто изменилась походка: стала какой-то настороженной, почти крадущейся. Алексей Палыч мысленно выругал себя и попытался идти нормально. Теперь получилось слишком развязно: почти вприпрыжку, да еще и портфелем размахивал, словно первоклассник.

«Да что это, сам себя запугал! — подумал Алексей Палыч. — Никто ведь ни о чем пока не догадывается. Да и как можно догадаться?..»

Так, меняя походку, Алексей Палыч приблизился к двери, ведущей в подвал школы. Дверь, как обычно, была закрыта на замок — его собственный замок, ключ от которого лежал у него в портфеле.

За дверью было тихо. Там и должно быть тихо. Ведь ничего не изменилось со вчерашнего дня, если не считать разговора с женой.

Алексей Палыч полез было за ключом, но тут же поймал себя на том, что озирается вокруг нервно и суетливо, как мелкий жулик.