Воскресный ребенок - Гудрун Мебс Страница 3

– Соня! Соня! Ха-ха, она дрыхнет! – И тут же начинает верещать: – Проснись немедленно! Что со мной было сегодня – ты не представляешь!

Конечно, не представляю, и мне совершенно всё равно, что же с ней сегодня было, потому что скоро со мной тоже будет ТАКОЕ! И гораздо, гораздо лучше, чем у неё, я уверена. Но Андреа не даёт мне и слова сказать! На меня обрушивается рассказ обо всём, что с ней сегодня произошло.

Про ну о‑о‑очень долгую прогулку по лесу, про просто обалденный обед за обалденно накрытым столом. Они ели гуляш, а потом рисовый пудинг, а потом играли в «Змеи и лестницы», и тоже ну о‑о‑очень долго. Волшебное было воскресенье!

Вот всегда она так преувеличивает. «Змеи и лестницы» – вот скучища! Гуляш и пудинг – не смешите меня! Но ведь Андреа ничего ещё не знает…

Я вылезаю из постели, оставив Зайчика под одеялом. Не нужно, чтобы Андреа его видела, она и так всё время над ним потешается. Я встаю перед Андреа и говорю всего три слова. Просто говорю:

– Ну и что?

– А?

Она явно сбита с толку и недоумённо смотрит на меня.

– Ну и что? – повторяю я, а потом говорю: – У меня теперь есть воскресная мама, и мы с ней будем делать такое… такое… что тебе с твоими воскресными родителями и не снилось!

– Кто-кто у тебя есть? – Андреа всё ещё смотрит непонимающе.

– Воскресная мама! Ты что, глухая? – говорю я и сажусь на кровать.

И тут Андреа как прорвало. Да как это, да когда это, да почему это, и почему именно у тебя, и почему только мама, а не родители, и как её зовут, и где она живёт, и ля-ля-ля… Аж в ушах звенит. Я ничего не говорю, просто прижимаю палец к губам и шепчу:

– Это – тайна.

Андреа поражена в самое сердце. Она хватает меня за руку, пихает на кровать, сама подсаживается ко мне и спрашивает, спрашивает, спрашивает…

На самом-то деле мне пока ещё нечего рассказывать, я ведь и сама толком ничего не знаю. Но перед Андреа не хочется ударять лицом в грязь – она-то ведь вечно хвастается!

Ужасно хочется её окоротить, и я начинаю рассказывать. Всё получается как-то само собой. Просто я вдруг вижу эту квартиру как наяву: там стоят золотые кресла и золотой диван, весь бархатный, и стеклянные столики с серебряными ножками, а на столиках – огромные коробки шоколадных конфет и огромные тарелки с чипсами, и камин тоже есть, там горит настоящий огонь, а перед камином лежит медвежья шкура, с настоящей головой, прямо как живая, а в пасти у неё… у неё в пасти… золотое яблоко! Да! Андреа сидит и слушает с открытым ртом. Но, услышав про золотое яблоко, она живо наклоняется ко мне и стучит пальцем себе по лбу:

– Золотое яблоко?! Такого не бывает!

– А у моей воскресной мамы бывает, – настаиваю я, но чувствую, что немного перегнула палку.

Андреа тут же стучит пальцем и мне по лбу и насмешливо спрашивает:

– Откуда ты это знаешь? Ты же никогда там не была! Признавайся, ты всё выдумала?

Сначала я ничего не отвечаю, а потом признаюсь. Не признаться нельзя. Из-за золотого яблока – это оно меня выдало.

– Но ведь может же быть, – говорю я, чуточку отодвигаясь от Андреа, – что у моей воскресной мамы всё так и есть!

Андреа усмехается и опять подвигается ко мне.

– А как она выглядит? Твоя воскресная мама?

«Воскресная мама» она произносит так, будто не верит мне. Но воскресная мама существует. Действительно существует! Так сказала сестра Франциска, а сестра Франциска никогда не обманывает. Никогда! Но видеть я её ещё не видела, мою воскресную мамочку. Какая она? Я закрываю глаза и пытаюсь её себе представить:

– Она высокая и очень стройная, на ней шуба, такая мягкая и дорогая, и у неё длинные рыжие волосы, а глаза… глаза жёлтые!

– Врушка! – тут же перебивает меня Андреа. – Жёлтые глаза! Таких глаз вообще не бывает!

И пихает меня в плечо. Есть у неё такая дурацкая привычка. Но я отпихиваю Андреа и быстро говорю:

– У неё глаза вовсе не жёлтые, а голубые, если хочешь знать. Голубые, как незабудки!

С незабудками – это я хорошо придумала. Глаза очень даже бывают голубыми, как незабудки. Я слышала о таком. Против этого Андреа сказать будет нечего. Но ей есть что сказать:

– Вру-у-ушка несчастная!

Она говорит это очень медленно и очень противным голосом. А я не врушка! Я не врала, а выдумывала. Выдумывать – это не врать! И вообще, пусть уже оставит меня в покое! Я ничего не говорю, отворачиваюсь, зарываюсь головой в подушку и бормочу так, чтобы Андреа не слышала:

– Дура! Глупая корова!

Но Андреа всё равно слышит. Она хватает меня за руку, и я жду, что она опять начнёт пихаться. Но она не пихается, а делает то, от чего я всегда прихожу в восторг!

Она усмехается, совсем по-доброму, и говорит:

– Ладно, не злись, обманщица! Давай рассказывай дальше про эту суперквартиру и супермаму! У неё, небось, ещё суперсобака есть, и вообще у неё всё – супер, супер, супер!

В конце концов я прыскаю со смеху. Вот такая она, Андреа! Иногда противная, а иногда такая классная! Я снова принимаюсь рассказывать, и Андреа с удовольствием включается в игру.

Мы наперебой описываем друг другу квартиру: вся мебель в ней обита золотым бархатом. Бархат должен быть золотой, на этом я настаиваю. Андреа больше хочется бордовый, и стеклянные столики ей не нравятся, пусть лучше будут из тикового дерева. Но огромные коробки шоколадных конфет – это хорошо, говорит она, и к блюду чипсов мы добавляем ещё вазочку мармеладных мишек и рольмопсы – такие обалденно вкусные рулетики из селёдки, мы обе их любим, и ещё я приношу ореховый торт, мысленно, конечно, а потом мы пьём колу, потому что колу нам пить никогда не разрешают. Ну а самое лучшее, по нашему мнению, – это камин.

Я считаю, что он из камня, но Андреа говорит – из мрамора. Что это такое, я не знаю. Андреа знает, они уже проходили это в школе. Мрамор на самом деле тоже камень, только очень дорогой. Он даже на вид дорогой, говорит Андреа. Раз так, то камин совершенно точно из мрамора, а в нём чудесный огонь – это горит уголь.

Тут Андреа фыркает от смеха.

– Уголь! – взвизгивает она и чуть не падает на меня.

Иногда Андреа действительно перебарщивает…

– Камин углём не топят, это же не печь! Дрова – вот что нужно, балда!

И она снова меня пихает. На этот раз просто так, от удовольствия, я это чувствую.

Ладно, я не против, дрова так дрова. Мне-то всё равно. Откуда же мне знать, как правильно, – настоящего камина я никогда не видела. Только по телевизору и на картинках. Но я представляю его себе, и получается красиво: посередине комнаты, то есть нет – у стены горит огонь, там тепло и уютно, а перед камином лежит шкура белого медведя. Тут мы немедленно начинаем спорить. Андреа хочет шкуру жирафа, но теперь уже я стучу пальцем по лбу: