Драконье лето - Олег Кожин Страница 3

Когда не любишь белые ночи, против воли начинаешь радоваться пасмурной погоде. Серый знал, что еще неделя-другая – и даже самые косматые и страшные тучи не смогут полностью унять назойливый солнечный свет. Но сейчас, пока белые ночи не вошли в силу, подползающая к Петрозаводску гроза погрузила город в плотный сумрак, с каждой минутой становящийся все темнее и темнее. Родителей дома не было – мама засиделась с подружками, а папа работал в ночную смену, но Серый не чувствовал себя неуютно. Один дома он ощущал себя полновластным хозяином, правителем трехкомнатного королевства. Мог включить музыку на полную громкость или смотреть фильмы ужасов, лежа в кровати в обнимку с миской попкорна. Мог питаться одними бутербродами, и никто не упрекал его, что он давится сухомяткой. Мог даже – о ужас!– пить молоко прямо из пакета! Узнай о таком мама – и не избежать неприятного разговора. Так что – да, Серый обожал оставаться дома один.

С балкона открывался приятный вид на парк, самую густую и заросшую его часть. Кутаясь в спортивную куртку, лениво глядя, как ветер перекатывает зеленые волны листьев, Серый через трубочку тянул холоднющий молочный коктейль и думал, какая же, в сущности, прекрасная вещь каникулы! Впереди ожидала целая прорва времени, которую следовало потратить на мороженое, походы в парк аттракционов и велосипедные прогулки. Умом Серый понимал, что девяносто дней – это не так уж и много: пролетят – и не заметишь. Но от молочного коктейля мысли покрывались коркой льда, а сердце, окрыленное ветром с ароматом цветущей сирени, звонко пело и пророчило бесконечное веселье.

Когда на улице стало совсем зябко, а трубочка в стакане захлюпала остатками, Серый решил перебраться в тепло. Уходя, бросил прощальный взгляд на парк и увидел Хана. Знакомая волчья фигура неспешно трусила по асфальтовой дорожке, вытянутой вдоль парка. Левое ухо разодрано в клочья в давно позабытой драке, правое победно торчит, могучий игольчатый загривок покрыт пепельной шерстью. Сильные кривые лапы с мощными, сточенными об асфальт когтями – лапы настоящего кочевника, не признающего оседлой жизни.

На улице Пушкина Хан появлялся пять-шесть раз в сезон. Измотанный, исхудавший, он благодарно отъедался объедками, что заботливо таскала ему не только детвора, но и взрослые, и снова убегал шататься по городу. В разное время его видели на Ключевой и на Кукковке, в Сулажгоре и даже на Птицефабрике. Людей сторонних вид здоровенной овчарки приводил в трепет, но местные Хана жалели и опекали как могли. Хозяин его, живший в соседнем дворе, умер года три назад, а с родственниками, хорошими и добрыми, но все же чужими людьми, гордый пес ужиться не сумел. Так и скитался по городу, чудом уходя от облав и переживая зимы.

Пес шел дерганой походкой, подволакивая заднюю лапу, и поминутно останавливался, крутя лобастой башкой. Серый сразу предположил худшее – кончилась песья удача, лохматый словил-таки отравленный дротик от собаколова! Будь Хан поменьше – лежать бы ему сейчас на обочине, пуская пену сквозь сомкнутые клыки, но раз идет, и, похоже, идет давно, значит, есть шанс, что закаленный бродяжьей жизнью организм победит отраву. Главное – успеть раньше собаколовов…

Последнюю мысль Серый додумывал, уже выбегая из подъезда. Как был, в потасканном спортивном костюме и растоптанных домашних тапках – только бы мама не увидела!– Серый обежал дом, выскочил со двора на улицу. Проезжая часть пустовала, лишь вдалеке ползли две яркие фары – не они ли преследуют Хана? Перебежав дорогу, Серый призывно засвистел, захлопал ладонью по бедру.

–Хан! Хан, ко мне, мальчик! Ко мне!

«Мальчик» уверенно доставал Серому до пояса, но, услыхав знакомый голос, вывалил розовый язык, улыбаясь широкой черной пастью, и вяло завилял репейным хвостом. Пес поковылял навстречу Серому, ткнулся мокрым носом в протянутую ладонь, приветливо лизнул. Серый заметил глубокие алые борозды на впалом боку. Три уродливые полосы лениво сочились кровью. Серый заглянул с другого бока – так и есть! Зеркально отраженные раны были и здесь. От сердца отлегло – значит, все же не собаколовы. А раны… ну а что раны? Заживут, Хану не впервой. Хотя такую серьезную трепку…

–Это кто же тебя так, мальчик? С медведем подрался, что ли?

Осторожно касаясь окровавленных боков пальцами, Серый пытался представить себе противника Хана. Выходило что-то среднее между тигром и динозавром. Хан нервно подергивал шкурой, но стоял смирно. Доверял. Лишь настороженно следил умными глазами за парком да шевелил ушами, прислушиваясь.

Серый тоже напряг слух. Подумал, а ведь в самом деле – вдруг обидчик Хана все еще здесь? В унисон его мыслям в парке зашуршала прошлогодняя листва. Быстро-быстро, словно кто-то большой бежал по ней, не особо стараясь двигаться бесшумно. Под невидимой лапой хрустнула ветка. «Под невидимой когтистой лапой, способной вспороть дубленую шкуру Хана»,– поправил себя Серый.

Стало неуютно. Шум затих, и Серый понял: сколько ни вглядывайся – в парке не разглядеть ничего, кроме зелени кустов, переплетенной с зеленью деревьев. Он и не заметил, когда вечер перестал быть просто пасмурным и стал по-настоящему темным. Фонари не зажигались – конечно, в Петрозаводске сезон белых ночей, так любимых туристами!– под низкими кронами деревьев расползлись уродливые тени, похожие на паучьи лапы.