Если влюбишься - молчи! - Светлана Лубенец Страница 29

– Ну что, Олег, отвечать ты, конечно, не пойдешь? – на очередной математике обратилась к Сухорукову Надежда Ивановна и вздохнула так горестно, как умела вздыхать только она одна.

– Зря вы так думаете, – Сухоруков поднялся со стула. – Пойду.

Класс удивленно замер. Пивоваров следил за Доренко. Тот застыл над открытой сумкой, из которой собирался что-то вытащить, потом усмехнулся и развернулся к Сухорукову. Олег, ни на кого ни глядя, прошел к доске и, как в былые времена, мгновенно решил длиннющий алгебраический пример.

– Ну наконец-то ты, Олеженька, одумался. Пятерка! – Надежда Ивановна чуть не плакала от счастья. Руки ее заметно дрожали. – Я всегда знала, что ты обязательно возьмешься за ум. Давай дневник. Я выставлю отметку туда, чтобы и родители наконец обрадовались, а то мама твоя прямо сама на себя не похожа.

– Это на Сухорукова наше собрание подействовало, – в абсолютной тишине отчеканил Доренко. – Запишите мне в актив, Надежда Ивановна.

– Непременно, Боря, непременно, – частила классная руководительница. – Это такая радость! Такая радость! Я так переживала, а теперь все встало на свои места! И тебе в характеристике я, разумеется, все что надо напишу. Не сомневайся.

– Надежда Ивановна права, Сухоруков! Все встало на свои места, – многозначительно произнес Доренко, следя глазами за идущим между столами Олегом. – Сегодня еще кое-что встанет на место.

Сухоруков метнул на Доренко уничтожающий взгляд, но ничего не сказал.

– О чем ты, Боря? – спросила Надежда Ивановна, поднимая голову от журнала, в котором она только что старательно вывела очень красивую бокастую пятерку напротив фамилии Сухорукова.

– Я говорю, Надежда Ивановна, что наш Олеженька сегодня наверняка еще и по литературе «пять» получит, и тогда… – Доренко не договорил, потому что со своего места вдруг вскочила Анжела Решетилова.

– И что тогда? Договаривай, мерзавец! – крикнула она и моментально оказалась подле Доренко.

Пивоваров вздрогнул. Такого поворота событий он не ожидал. С Сухоруковым они, конечно, накануне договорились, что тот начнет отвечать на уроках, но Анжелкино выступление запланировано не было. Леня посмотрел на Оксану. Та в ответ удивленно пожимала плечами. Димка Феклиcтов застыл на своем месте безмолвным изваянием, Сохадзе нервно грыз ручку, а Семенов крутил на карандаше треугольник.

– Анжела! Что такое? – Надежда Ивановна хотела посадить девушку на место, но ту было уже не унять.

– Я так и знала, что это ты! – Анжела жгущим взглядом уставилась в лицо Доренко. – Я так и знала, что Олег из-за тебя! Мразь! – Решетилова скривилась и залепила Борису звонкую пощечину. – Я тебя больше не боюсь! – крикнула она. – Говори обо мне, что хочешь! Кому хочешь!

Доренко медленно поднялся со стула. Губы его побелели. Он схватил Анжелу за запястья и выдохнул ей в лицо:

– Ты еще пожалеешь! Со мной так нельзя… Так со мной никто не должен…

Надежда Ивановна тоненько, по-поросячьи взвизгнула. Леня, опрокинув стул, подскочил к Борису, с другой стороны подбежал гигант Веретенников. Доренко ничего не оставалось делать, как отпустить руки Анжелы и усесться на свое место.

– Дети! Что вы делаете? – Надежда Ивановна с расширившимися от ужаса глазами смотрела на свой 9-й «А» и ничего не понимала. – Что случилось? Анжелочка? Боря? Леня? Объясните же мне наконец!

– Не такие уж мы дети, как вы думаете, – ответил классной руководительнице Леня, – а этот, – он указал на Бориса, – заслуживает не только пощечины.

Доренко хотел что-то ответить, но его голос заглушил звонок с урока. Надежда Ивановна металась у доски.

– Урок, конечно, закончен, – лепетала она, – но я не знаю, как вас отпустить домой. Дайте мне слово, что больше не будете драться!

– Не будем, даю вам честное слово! – пообещал ей Леня и взглядом показал Веретенникову, чтобы он блокировал Доренко со своей стороны.

Одноклассники расположились в небольшой комнате Гии Сохадзе. Доренко, которого привели туда насильно, как под конвоем, стоял против них у окна. Губы его все еще были бледны, но в остальном он держался уже достаточно непринужденно.

– Ну и что вам от меня надо? – Он обвел всех презрительным взглядом, а потом довольно развязно уселся на подоконник рядом с сохадзовским котом Леопольдом и даже начал почесывать его за ушком.

– Скажи, Борис, – начала Оксана, – зачем тебе это надо?

– Что именно? – снисходительно спросил ее Доренко.

– Ну… я даже не знаю, каким словом назвать то, что ты делал…

– Чему нет названия, то не существует!

– А ты еще и философ, – усмехнулся Сухоруков.

– А вы все, – Доренко обвел одноклассников указательным пальцем, – трусы. А трусов нужно учить! Трусы – не люди!

– По себе судишь! – возмутился Леня. – Твои жертвы не за себя боялись!

– Жертвы? Надо же, какое слово придумал! За кого же это они боялись? – Доренко задал последний вопрос с таким презрением, что с места сорвался Сохадзе. Веретенников едва успел его перехватить. Гия, красный от гнева, выкрикнул из-под руки Ильи:

– Тебя убить мало за Надю!

– Это ты сейчас такой храбрый, – невозмутимо ответил Доренко, – когда вас такая куча против меня. А после того, как мы поговорили один на один, ты без лишних слов полез в Эммину сумку. Где тогда была твоя храбрость? Нечего тут оскорбленное достоинство разыгрывать. Ты – трус и вор, и ничего больше! И все теперь это знают! Осталось Эмме рассказать. Как ты на это смотришь, храбрый генацвале? Витязь в тигровой шкуре… Или ты нынче в заячьей?

Гия от бешенства ударил ни в чем не повинного Веретенникова, державшего его, но того, почти двухметрового, сокрушить было трудно. Он ловко скрутил Сохадзе и запихнул в кресло рядом с Семеновым.

– Видишь, Борька! Не за себя, любимого, Гийка боялся, а за Надю Тихомирову. А Димас, – Леня кивнул на Феклистова, – за Надежду Ивановну, а Олег – за мать.

– Да его мамаше, между прочим, было бы полезно узнать, чем ее муженек со своей секретаршей занимается прямо напротив нашей дачи.

– Заткнись! – крикнул ему Сухоруков. – Не твое дело!

Оксана успокаивающим жестом положила руку Олегу на плечо.

– А эта что пыхтит? – Борис кивнул на тяжело дышащую Решетилову. – Эта-то за кого боялась?