Мисс Черити - Мари-Од Мюрай Страница 29

В июле к нам в Питлохри приехало множество гостей. Папа был непривычно словоохотлив. Тем летом он пригласил приятелей, с которыми зимой проводил время в клубе. Папа, как я уже говорила, был ярым приверженцем рыбалки на мушку. Его друзья, такие же любители рыбалки на мушку, посвящали разговорам о рыбалке на мушку все свободное от рыбалки на мушку время. Но летом 1884 года папой завладела еще одна страсть: фотография. Мистер Саммерхилл (муж дамы, которая обращала папуасов в христианство, продавая нам вышитые носовые платки) всюду возил с собой принадлежности для фотографирования. Большие аппараты в черных чехлах, фильтры, штативы, коробки со стеклянными пластинами и впечатляющий набор химических реактивов. Папа немедленно во все это влюбился. Ему пришлись по душе эти громоздкие устройства, выверенные движения и скрупулезность процесса. Для каждого снимка требовалось открыть аппарат, вставить стеклянную светочувствительную пластину, закрыть, сфотографировать, снова открыть аппарат, вынуть пластину. Папа получал огромное удовольствие, заставляя нас подолгу позировать для портретов, на которых мы выходили унылыми и раздраженными. В то же время папа страдал: во время рыбалки он жалел, что не фотографирует, а когда фотографировал, жалел, что не рыбачит. В день, когда он фотографировал рыбалку на мушку, он ликовал как мужчина, которому удалось подружить жену и любовницу.

На протяжении первых шестнадцати лет моей жизни папины друзья не представляли для меня ни малейшего интереса. Но тем летом в Шотландии я решила за ними понаблюдать и прислушаться к ним. Вскоре выяснилось, что некоторые даже отличали меня от мебели и порой удостаивали беседой. Так, не покидая детской, я вышла в свет. Следует отметить, что мисс Дин, миссис Саммерхилл и девицы Гардинер разговаривали со мной как с больной, кисло улыбаясь. По всей видимости, моя привычка декламировать про себя Шекспира сослужила мне дурную службу: они решили, что я глуповата. Вскоре я придумала еще одно захватывающее занятие для чаепитий. Я запоминала разговоры, а потом, оставшись одна, записывала их в блокнот кодом столь секретным, что потом у самой не получалось его разобрать. Теперь, когда я вижу на странице записи вроде «мсД2смпт? рвм вн 2пл? Гс», я не могу сказать, идет ли речь о ревматизме мисс Дин или же о внешней политике мистера Гладстоуна. Зато такое времяпрепровождение очень меня занимало. Думаю, мне просто безумно хотелось писать, но я не знала о чем. В моей жизни ничего не случалось, но главное — я еще не умела выражать свои чувства; душа и разум словно договорились идти разными путями. Возможно, мамины подруги, считавшие меня глуповатой, были недалеки от истины.