Что Кейти делала потом - Сьюзан Кулидж Страница 29

– Пожалуйста, дядя Нед, уйдите, – попросила Эми, – а то Кейти будет вежливая и не станет больше говорить по-ирландски.

– Уш вам ли, мисс, толковать про вешливошть, когда вы этак-то вот гоните жентельмена ш комнаты! – сказала служанка, а затем сняла чепец и развязала тесемки передника. – А теперь – к елочке! – воскликнула она.

Это было очень маленькое деревце, но плоды на нем произросли необыкновенные – к «крошечным игрушечкам и свечечкам, как для лилипутов» добавились в последний момент свертки с подарками. «Начиточес» недавно возвратился из Леванта [93], и поэтому под елочкой появились разнообразные предметы восточных нарядов для Эми и миссис Эш, и расшитые золотом турецкие туфли, и полотенца с нашитыми на концах золотыми блестками – все те красивые ненужности, которые в изобилии предлагает Восток, чтобы вытянуть золото из карманов приезжих с Запада. На долю Кейти из того, что лейтенант Уэрдингтон называл своей «добычей», пришелся прелестный маленький кинжал с отделкой из агата и серебра, а еще она получила прекраснейший образчик тех инкрустированных изделий, которыми славится Ницца, – зеркало на подставке с закрывающимися дверками – подарок миссис Эш. Этот вечер был совсем не похож на сочельник дома, в Бернете, но в целом оставил очень приятные впечатления, и, когда на следующее утро Кейти, вернувшись с рождественской службы в английской церкви, села на берегу, чтобы закончить письмо домой, и почувствовала, как греет щеку солнце и как пролетает мимо напоенный ароматами лета ветерок, нежный, словно в июне, ей пришлось напомнить себе, что Рождество совсем не обязательно синоним зимы и снега, но означает великий свет и тепло, приход Того, кто принес свет всей земле.

Несколько дней спустя после этого веселого Рождества они покинули Ниццу. Всем им не хотелось уезжать, а Эми вслух сокрушалась по поводу необходимости переезда в другое место.

– Если бы я могла остаться здесь до того времени, когда будет пора возвращаться в Бернет, я совсем не скучала бы по дому, – заявила она.

– Но какая бы это была жалость, если бы мы не увидели Италию! – возразила ей мать. – Подумай о Неаполе, Риме, Венеции!

– Не хочу я о них думать. У меня такое чувство, будто я учу предлинный урок географии, и это так утомительно – учить его!

– Эми, дорогая, ты нездорова.

– Здорова, совсем здорова; я только не хочу уезжать из Ниццы.

– Тебе ведь придется учить этот урок географии маленькими частями, а это гораздо более приятный способ, чем учиться по книжке, – подала утешительную мысль Кейти. Но хотя ее слова звучали весело, в глубине души она разделяла нежелание Эми уезжать.

«Все это леность, – сказала она себе. – Ницца была так хороша, что совсем испортила меня».

Утешало и делало отъезд не столь тяжелым то, что им предстояло ехать в экипаже по знаменитой дороге Корниш через Сан-Ремо, вместо того чтобы добираться до Генуи по железной дороге, как это делает в наши дни большинство путешественников. Из Швейцарского пансиона они выехали чудесным утром – было ясно и тепло, но в воздухе ощущался бодрящий намек на прохладу, придававший еще большее очарование. Средиземное море поражало своим глубочайшим фиолетово-голубым цветом; казалось, что на нем лежит слой краски. Небо походило на бирюзовый свод; каждый мыс сверкал, как драгоценность, в золотом свете солнца. Экипаж, следовавший за каждым изгибом и поворотом дороги, выбитой в виде уступа на прибрежных утесах, казалось, висел в воздухе между небом и землей – внизу море, наверху горы, а между ними сказочный мир зелени. Поездка была точно сон, полный чудес и быстро сменяющих друг друга сюрпризов, и когда она завершилась на непривычном и странном постоялом дворе в Сан-Ремо, откуда были видны мыс Бордигера в пышном оперении пальм и Корсика, на этот раз днем, четко и ясно на фоне западного неба, Кейти пришлось признаться себе самой, что Ницца, как сильно ни любила она этот городок, была не единственным и даже не самым красивым местом в Европе. Кейти уже чувствовала, как раздвигаются ее горизонты, меняются взгляды, – и кто мог сказать, что лежит еще дальше, за этими горизонтами?

На следующий день они прибыли в Геную, в отель – некогда внушительный дворец архиепископа, – где поселились втроем в огромной комнате, такой высокой, широкой и длинной, что три их кровати с пологами, за резной деревянной ширмой, были совсем незаметны в этом пространстве. Там также было целых четыре дивана и в два раза больше кресел, не считая пары монументальных платяных шкафов, но, как заметила Кейти, вполне можно было вдвинуть еще несколько роялей, и никому не показалось бы, что стало теснее. С одной стороны от отеля располагался генуэзский порт, где было полно судов, прибывших со всего света, и развевались флаги десятка стран; с другой – был виден величественный старый город с поднимающимися, ярус над ярусом, церквями, дворцами, садами, а ближе всего были узкие улочки, блестевшие золотой филигранью вывесок над магазинами ювелиров. А в то время как они ходили, и смотрели, и удивлялись, Лили Пейдж в Швейцарском пансионе говорила:

– Я так рада, что Кейти и эта миссис Эш уехали! Ничего более приятного не случалось с самого их приезда. Лейтенант Уэрдингтон ужасно чопорный и глупый, и совсем не такой, как раньше. Но теперь, когда мы избавились от них, все снова будет хорошо.

– Я, право же, не думаю, что есть в чем винить Кейти, – сказала миссис Пейдж. – Я никогда не замечала, чтобы она хоть как-то пыталась привлечь его внимание.

– О, Кейти хитрая! – с мстительным чувством отозвалась Лили. – Всегда кажется, что она ничего не делает, но ей всегда как-то удается добиться своего. Она, наверное, думает, что я не видела, как она на днях задержала его на берегу, когда он пришел навестить нас, но я видела. И сделала она это просто назло – хотела досадить мне, я знаю.

– Что ж, дорогая, теперь она уехала и досаждать тебе больше не будет, – успокаивающе сказала мать. – Не дуйся так, Лили, и не делай морщинки на лбу. Это тебе не к лицу.

– Да, она уехала, – отрывисто и раздраженно добавила Лили, – и так как она едет на восток, а мы на запад, то, скорее всего, больше с ней не встретимся, чему я искренне рада!