Город Солнца. Голос крови  - Евгений Рудашевский Страница 28

Максим повёл всех через двор. Среди зарослей индейской смоквы и барбариса здесь по большей части попадались ивы с коренастым, чуть взбугрённым комлем и светлым стволом. Они были усажены поникшими метёлками веток, однако в целом смотрелись непривычно подтянутыми, стройными, почти как кипарисы, и были совсем не похожи на ивы в России.

– Бедненький, – с жалостью прошептала Аня.

Дима заметил лежавшего на серой гальке сторожевого пса. Вид у того был жутковатый. Грязный, весь какой-то обглоданный. Присмотревшись, Дима понял, что пёс здоров. Это была местная перуанская собака виринго – чёрная, чем-то напоминавшая гиену и, подобно кошке-сфинксу, полностью лишённая шерсти. На лбу у неё красовался чёрный панковский хохолок. Несколько рыжеватых клоков на хвосте и на боках Дима изначально принял за пятна грязи.

– Не подходи, – придержал он сестру.

– Он вроде безобидный, – отозвалась Аня, однако приближаться к отдыхавшему псу не стала.

Заметив, что Максим уже стоит на входе в музей, Дима с Аней поторопились к нему. Купили три билета и заодно заказали экскурсию.

Максим опасался, что в музее найдётся друг или просто знакомый Артуро – не хотел, чтобы племянник Дельгадо впоследствии узнал, о чём здесь спрашивала странная троица из России. Дима не разделял опасений Максима, однако спорить с ним не решался. Именно ему, с учётом всего, что он успел узнать об истории перуанских индейцев, предстояло завести разговор с экскурсоводом – достаточно непринуждённый, чтобы следом как бы невзначай показать ему рисунки Шустова. Возможно, экскурсовод, не справившись с ними самостоятельно, подскажет, к кому обратиться за помощью.

Музей оказался не таким уж богатым. В тесных и по углам темноватых помещениях размещались скупые экспозиции, посвящённые мочика, чиму и другим народам северного побережья. Много места было уделено архивным фотографиям и схемам, рассказывавшим об исследовании великого города Чан-Чан. Простенькие реплики кое-каких артефактов, несколько глиняных и медных подлинников, тростниковые лодки, на которых местные рыбаки уже три тысячелетия выходили в океан и которые за это время почти не изменились, – вот и всё, что предлагал Археологический музей Трухильо. По нему можно было пробежаться за десять-пятнадцать минут. Собственно, посетителей здесь набралось едва ли с дюжину.

В музее было душновато, но после разгорячённой улицы духота в защищённом от солнца помещении казалась приятной. Максим с Аней ещё стояли возле билетного окна, ждали экскурсовода, а Дима, не желая терять времени, ушёл осматривать экспонаты. Надеялся, что какая-нибудь деталь натолкнёт его на верную мысль, поможет решить головоломку Сергея Владимировича, однако ничего хотя бы отдалённо похожего на телегу с картофелем, кормящую мать, кукурузу с попугаями или человека на носилках пока не заметил.

Максим с Аней и экскурсоводом нагнали Диму возле выставленных под стеклом старинных верёвок квипоса, точнее кипу, – на светящейся подложке от главной толстой нити перевёрнутым веером расходились сотни нитей потоньше и с узелками. Узловое письмо. Дима читал о нём, однако впервые увидел его вживую.

– Мой любимый экспонат, – по-испански сказала экскурсовод.

Аня поторопилась перевести её слова.

Девушка лет двадцати пяти, сама по себе маленькая, с подростковой худобой, да ещё и с удивительно крохотными, пуговичными чертами лица. «София Вийависенсио» – значилось на бейджике. Одетая в серый пинстрайп-костюм с юбкой и пиджаком, с туго зачёсанными и перехваченными резинкой волосами, экскурсовод не могла бы, да, разумеется, и не пыталась скрыть индейское происхождение – оно легко угадывалось в округлом лице и непропорционально широких скулах.

– Отчёт о снабжении одного из гарнизонов, – экскурсовод встала возле Димы и указала на потемневшие от времени верёвки кипу. – Это оригинал.

– Отчёт о снабжении? – удивилась Аня.

– Да, – София по-мальчишески бодро кивнула.

Вблизи Дима отметил её чуть воспалённые ноздри, припухшие глаза. София была словно простужена, очаровательно беззащитна и этим напомнила Диме сокурсницу Алину, за которой он ухаживал прошлой осенью. Ему всегда нравились такие сиротливые девушки, даже если их сиротливость была обманчивой.

– Почти все нити, к сожалению, обесцветились, – продолжала София, – но до сих пор можно разобрать несколько жёлтых и красных. Жёлтые указывали, сколько гарнизон получил мешков маиса, а красные указывали количество поставленного оружия: копий, дротиков, пращей, булав и так далее.

– Так тут же ничего не понятно! – Аня, не прерываясь, перевела свои слова на русский, чтобы Максим с Димой могли разделить её удивление.

– Это была сложная система, – согласилась София, – но понятная. Значение каждого узелка зависело от его формы и цвета. Учитывались тип кручения верёвок и место их хранения. Обычный узел равнялся десятке. Двойной – сотне. Тройной – тысяче. Слагательный метод.

– Примитивно, но удобно.

– Примитивно? – София с мягким, едва выраженным негодованием посмотрела на Диму.

– Ну… Письменности у инков не было. Ни алфавита, ни иероглифов. Только эти узелки… – поспешно оправдался он.

– Не торопитесь с выводами, – София вновь повернулась к подсвеченному экспонату. – Конкистадоры тоже рассуждали о недоразвитости индейцев. Удивлялись, что инки не знали ни железа, ни кузнечных мехов, не использовали ни пиления, ни сверления. Но это ещё не говорит о примитивности их цивилизации. Просто они развивались иначе, да и в полной изоляции. Инки, точнее завоёванные ими народы, обладали своими древними, теперь утраченными знаниями.