Что не стоит делать невидимке - Росс Уэлфорд Страница 28

Вам когда-нибудь снилось, что вы оказались голыми у всех на виду?

Это не такой уж и редкий сон. Оказывается, «быть голым у всех на виду» – самый распространённый кошмар. Он опережает падение, полёт, погоню и неготовность к экзамену.

В моём повторяющемся кошмаре я нахожусь в школе, но не в этой, а в начальной. Я стою на игровой площадке и, глядя на себя вниз, к своему полному ужасу осознаю, что совершенно голая. На мне нет ни единой ниточки, а самое смешное, что никто, кажется, и не замечает этого. Если я начинаю двигаться или заходить в двери, люди просто не обращают на меня внимания. Мне не нужно идти далеко – рядом есть раздевалка, где на крючке висит какая-нибудь одежда, которую я смогу надеть. Но хоть я и иду в правильном направлении, раздевалка не становится ближе, а я всё укрепляюсь в уверенности, что люди вот-вот заметят, что на мне ничего нет. Смущение перерастает в настоящий страх, что все станут оглядываться и смотреть на меня, и в конце концов я просыпаюсь. Я знаю этот сон настолько хорошо, что иногда говорю себе: «Ох, Этель, это просто опять тот глупый сон. Почему бы тебе не проснуться?» И просыпаюсь.

Согласна: чужие сны, как правило, ужасно скучные. Обычно я никому не стала бы рассказывать про свои сны, потому что мне самой становится скучно до смерти, когда другие люди рассказывают мне, что им приснилось. Но этот сон важен, потому что, когда я появляюсь из-за кулис школьной сцены, я чувствую себя в точности так, как в том сне.

Я стою в чём мать родила, с одним только отличием: меня никто не видит.

Странное чувство? Мягко сказано.

Я стою на сцене, перед всей школой, совершенно без одежды.

Мгновение-другое я не двигаюсь, скованная страхом.

Я жду, что с минуты на минуту кто-нибудь закричит:

«Глядите! Там Этель Ледерхед без одежды!»

Но этого не происходит.

Вместо этого Бойди продолжает терзать гитару, и это просто чудовищно. Люди начинают хихикать.

Я подхожу к нему со спины и придвигаюсь поближе.

– Это я, Этель.

Он ахает и резко поворачивает голову, из-за чего не попадает в очередную ноту.

Теперь зал открыто смеётся, и я слышу первый свист, хотя издеваться над выступающими строго запрещено.

Потом Бойди вообще перестаёт играть.

Я протягиваю руки и мягко забираю у него гитару.

– Пусти. Всё будет нормально. Вот увидишь, – я шепчу, чтобы мой голос не попал в микрофон.

Бойди разжимает левую ладонь, стискивающую гриф гитары, и я медленно поднимаю её повыше.

Зал погружается в тишину, а потом я слышу негромкое аханье, которое всё нарастает.

Я говорю Бойди в ухо:

– Теперь сделай вид, будто заставляешь её летать.

Надо отдать ему должное: он и бровью не ведёт. Бойди схватывает всё на лету и делает руками загадочные жесты, пока я раскачиваю гитару из стороны в сторону и подхватываю мелодию на том месте, где он остановился.

У меня не особо получается играть, пока я размахиваю гитарой, – не настолько я хороша. Но мне удаётся извлечь несколько почти точных аккордов и всякого такого между замысловатыми поворотами и зигзагами инструмента, и залу это нравится!

Бойди натягивает на лицо улыбку и слегка поворачивает голову в мою сторону, говоря краем рта:

– Этель, ты что, эм… Ты голая?

– Тс-с. Да. Ясное дело. Даже не думай об этом.

Он не перестаёт улыбаться.

– Я и не думал. Честно. До сих пор.

– Заткнись.

– Ясно.

Поднимается волна аплодисментов, а потом и восторженных возгласов, и я перехватываю гитару повыше. Я внутренне смеюсь, представляя, что видит публика: наверное, это кажется настоящим волшебством!

Бойди улыбается как сумасшедший и размахивает руками, словно дирижирует движениями гитары, когда мы расхаживаем по сцене, и я чувствую прилив уверенности и говорю ему:

– За мной!

Зал делится на две части проходом, ведущим к задним дверям театра. Старательно бренча на гитаре, я спускаюсь по ступенькам со сцены и иду по проходу, Бойди следует за мной, размахивая руками.

Я знаю: это огромный риск. Но до сих пор я не слишком часто рисковала в жизни, так что, думаю, пора нагонять упущенное.

Наверное, это я из-за волнения такая уверенная. Волнения делать нечто настолько из ряда вон выходящее, будучи полностью невидимой.

В любой момент кто-нибудь может протянуть руку и коснуться меня, но все слишком поражены, и никто этого не делает. Они просто глядят, разинув рты, как Бойди – ухмыляющийся как безумец – дирижирует своей летающей гитарой, направляя её по проходу, через зал, скользя на волне изумления.

Зрители удивлённо качают головами – рты раскрыты, глаза блестят, им явно это нравится, нравится он, и я хочу, чтобы это продолжалось вечно.

Скажите на милость: почему когда мне максимально весело, где-то у меня в затылке появляется голосок, который твердит, что всё вот-вот пойдёт наперекосяк? А значит, у меня никогда не получается «потеряться в моменте», как бы здорово это ни должно было быть?

Вместо этого мне на ум всегда приходит, что сказала бы в такой ситуации ба:

«Чем выше летаешь, Этель, тем больнее падать».

Не в буквальном смысле, конечно, но я должна была это предвидеть.

Или не должна? Не знаю, как вообще такое можно предвидеть?

Думаю, дело всё в Джесмонде и Джарроу Найт: где бы они ни находились, всегда нужно быть начеку, а я замечаю их, ближе к хвосту зала, сидящих с краю прохода.

С бутылками воды. Вполне невинно, правда?

Не водяные пистолеты, не бластеры, ничего такого. Просто бутылки воды со спортивными крышками, в которых проделаны маленькие такие дырочки.

Краем глаза я вижу, что делает Джесмонд, но слишком поздно.

С тупой ухмылкой на тупой роже он уже поднял бутылку. Он передаёт что-то сестре – свой телефон, наверное. Потом сжимает бутылку, и прямо в Бойди летит струя воды. Тоненькая струйка, но она попадает мне точно в лицо и на волосы.

Джарроу рядом с Джесмондом держит телефон, снимая видео.