Синий город на Садовой - Владислав Крапивин Страница 27

Федя не удержался, подцепил его:

— У Нилки это возрастное: хочется солиднее выглядеть… Мой Степка такой же, все мечтает о взрослой внешности. Потом это проходит. У меня к десяти годам прошло, у тебя, Нил, тоже скоро кончится…

— Ничего у меня не кончится, — набычился он еще сильнее. — Вы же не знаете… Думаете, приятно, когда клеймо?

— Как это? — сказал Борис.

— А вот так… — Нилка остановился и решительно задрал правую штанину. На ноге, пониже коленки, сидела стайка черных родинок, напоминающих какое-то созвездие.

Все поглядели на родинки, потом друг на друга.

— Ну и что? — Оля пожала плечами. — Мало ли у кого какие веснушки! Обыкновенная пигментация кожи…

— А это, что ли, тоже обыкновенная? — Нилка ткнул в родинку, которая сидела в центре белого, ровного, как копейка, кружка. Словно кто-то взял циркуль и радиусом в полсантиметра провел вокруг этой точки границу, запретив переступать черту малейшему загару.

— Ну и что… — опять сказала Оля.

Нилка горько объяснил:

— Это вовсе не "ну и что", когда все смотрят и хихикают. В лагере дразнили "Канцелярской кнопкой". Я даже вынужден был попросить папу забрать меня оттуда…

— Ты поэтому и бинт носил? — сочувственно спросил Федя, вспомнив первую встречу.

— Да… Но бинт сейчас дефицит. Да и не будешь ведь все лето с повязкой ходить, это тоже бросается в глаза.

— Можно гольфы надевать, — посоветовала Оля. — Если тонкие, но не жарко…

— Мама не дает, нечего, говорит, зря трепать. Носочно-чулочные изделия по талонам, по две пары на квартал…

Оля деловито сказала:

— Бинт мы тебе найдем. Не могу же я снимать, как ты летишь в таких штанах. Они сольются с темным фоном, и останется от тебя половинка, выше пояса.

— Ничего не понимаю, — капризно сказал Нилка.

— Ты думаешь, как полеты в кино делают? Сперва человек, который будто летит, — он на черном фоне. А потом на ту же пленку снимают места, над которыми он пролетает…

— А! Комбинированная съемка!

— А ты думал, тебя будут с колокольни бросать? — засмеялся Федя.

А Борис вдруг вспомнил:

— Стоп! Нил, ты тогда сказал: "Я почти не научился летать". Как это — почти? А чуть-чуть, что ли, умеешь?

— Чуть-чуть умею, — совсем обыкновенно сообщил Нилка.

— Ну, Нил… — сказал Федя.

— То есть не летать. Но я, если прыгаю откуда-нибудь, могу приземлиться гораздо медленнее, чем по законам природы. Я это в себе год назад открыл…

— Ох и фантазер, — сказала Оля.

— Я понимаю, что вы не верите. Но я покажу. Только для этого надо с'сосредоточиться…

Когда пришли к Оле во двор, она велела мальчишкам идти в гараж и заправлять в бачок отснятую пленку.

— А я зайду на кухню, бутерброды с колбасой вам сделаю, а то ноги протянете.

— Ты изведешь на нас месячный колбасный паек, и тебе влетит от мамы, — забеспокоился Борис.

— Это вам пусть влетает от ваших мам. А у нас равноправие…

В гараже затворили ворота, выключили свет, и Федя зарядил пленку. А когда снова включили лампу, оказалось, что Нилка сидит на шкафу. Шкаф стоял поперек помещения и частично перегораживал его. Гараж был узкий, но высокий, и Нилка под потолком помещался свободно.

— Вот глядите! Сейчас я спланирую…

— Куда ты, балда! — перепугался Федя. — Побьешь все! — На полу стояли банки с растворами.

— Ну, тогда на ту сторону… — Он перекинул ноги, толкнулся и ухнул вниз, пропал за шкафом.

В тот же миг Федя и Борис ждали стука об пол. Но стук этот раздался лишь через секунду после ожидаемого мгновения. Словно что-то и в самом деле задержало Нилку в падении.

Правда задержало? Странно… Федю даже холодком кольнуло. Он глянул на Бориса. Тот скреб затылок. Нилка с довольным лицом выбрался из-за шкафа:

— Ну?

— Ты, наверное, там штанами зацепился, — сказал Борис, чтобы приглушить свое недоумение.

— Или спарашютировал ими, — добавил Федя. Когда что-то непонятно, остается острить.

— Ну вас. Чего опять к моим штанам привязались…

— Потому что за тебя страдаем, как ты на себе этот инкубатор таскаешь, — сказал Федя. — Это же для здоровья вредно, когда перегрев паховой области. Знаешь, что там находится?

— Знаю, — без удивления откликнулся Нилка. — Железы внутренней секретности…

— Ох ты, чудо заморское! Не секретности, а секреции.

— Какая разница!

— И вот если их в детстве перегревать постоянно, знаешь, чем это кончится?

— Чем?

— Когда вырастешь, у тебя детей не будет.

Нилка озабоченно возвел брови:

— Что-то я о таком не слышал…

— Господи, а где ты мог слышать? Я-то услыхал в Степкином садике, там врач собрала родителей и лекцию им читала про это. Ну а я вместо матери всегда за ним прихожу, врач и говорит: пусть мальчик послушает, ему полезно… А ты ведь на такие лекции не ходишь…

— Зато я читал с'специальную литературу о половом воспитании, — спокойно сообщил Нилка.

Федя и Борис даже рты приоткрыли. Федя сказал:

— Любопытство прорезалось?

— Нет! Мне нужно было узнать, может ли кто-нибудь в человеческий зародыш внести чужую программу, со стороны.

Федя с Борисом так и сели. Потом Борька спросил:

— Какую же ты программу хочешь в зародыш внести?

— Да не я! — Нилка засопел и решил: — Хорошо, я вам скажу. То пятнышко на ноге… Я с'совершенно уверен, что это звездная метка… Инопланетяне вложили в меня какую-то свою программу, а метку сделали, чтобы потом отыскать меня… Я поэтому ее и прячу…

— Ну, Нил… — ошалело выдохнул Борис.

А Федя с не меньшим изумлением спросил:

— Что за программа-то?

— Если бы я знал! Может, для задания какого-нибудь. Или для опыта… Я ведь даже не знаю, добрые эти инопланетяне или злые. И чем все это кончится…

— Нилка, у тебя фантазии на целый Союз писателей, — сказал Федя.

Борис же поинтересовался:

— А ты в себе что-нибудь чувствуешь? Ну, такое, звездное?..

— Иногда… Вот, летаю маленько… А один раз бумажного голубя со стола взглядом сдвинул!

— Это телекинез называется, — разъяснил Федя. — Сейчас у людей тут и там необычные свойства проявляются! Экстрасенсы всякие, чтение мыслей, магнитные качества. Что ты, Нилка, разве это обязательно звездная программа?