Выдуманный жучок - Юлия Кузнецова Страница 27

— П-почему?

— Шунт — это на всю жизнь, — пожимает он плечами, — девяносто процентов шунтированных детей не могут без него обходиться. Странно, я же вам объяснял перед операцией.

— Да… Но… — Женщина вдруг закрыла лицо руками и расплакалась. — Извините, — выговорила она сквозь слёзы, — извините меня… до свидания! — И выбежала из приёмной.

— Это вам, — говорит сестра Назара, отдает Игорю Марковичу разрешение на операцию, и тоже уходит.

Уходит и Игорь Маркович. Только мы с мамой стоим, взявшись за руки, и смотрим друг на друга широко раскрытыми глазами.

— Послушай, — шепчет мама, — нет, ты только послушай! Я же всё равно взяла отпуск на две недели. Чтобы сюда ложиться.

— И папа взял.

— Да. Значит…

— Значит, — договариваю я, улыбаясь, как Чеширский кот, — мы можем поехать на море!

— Да!

— Ух ты! Море вместо больницы… Как в «Подкидыше», да, мам? Помнишь? «Девочка, ты хочешь, чтобы тебе оторвали голову, или лучше поедем на дачу?»

Мама вздыхает, но теперь вокруг неё словно разлетаются капельки счастья.

— Пойдём, — тянет она меня к двери.

Нет, мы не идём, мы вылетаем!

Однако прежде я успеваю заметить Назара. Он вошёл в приёмную, увидел, что никого нет, ринулся к карточной крепости и смёл её одним движением. Глянул в окно вслед сестре. Выбрал карту из колоды. Сунул в приоткрытое окошко, щёлкнул. Карта улетела. Ещё немного посмотрел вниз, видно, наблюдая за сестрой. Потом вернулся в отделение.

Мы вышли из подъезда. Подъехала машина «скорой помощи», наверно, тяжёлого больного привезли. Я нагнулась и выдернула из-под колеса карту. Валет червей. Парень в окружении сердечек.

Женщина в клетчатой куртке всё плакала у ворот больницы.

— Подожди, — сказала мама и пошла к женщине так осторожно, будто старалась не расплескать бушующее внутри счастье.

— Простите, — начала мама, — я только хотела сказать… Вот мы уже много лет с шунтом. И знаете… Вполне нормальный ребёнок… И в школу ходит обычную.

А я заметила на остановке сестру Назара. Пока я шла к ней, до меня долетали обрывки маминых фраз. «И отдыхать ездим…», «и прививки делаем…», «просто нужно осторожнее с инфекционными заболеваниями…», «хотя мы болели ангиной и ничего…», «а умная ужасно… даже слишком умная… сверстников обгоняет в развитии… даже меня».

Сестра Назара печатала эсэмэски, накинув капюшон толстовки.

Я молча подошла к ней и протянула карту Назара. Она смотрела на неё несколько секунд. Потом протянула руку. Взяла. Посмотрела на сердечки вокруг валета.

— Он же всё равно будет ворчать, что я зря пришла, — сказала она сердито.

Я пожала плечами.

— Ладно, уговорила.

Она сунула телефон в карман и снова направилась к больнице.

А может, она сказала «уговорил»? Не помню точно.

Помню, что женщина в куртке перестала плакать и кивала, слушая маму.

— А тебя в самолёте не тошнит? — спросила она.

— Обожаю самолёты, — ответила я.

Они с мамой улыбнулись друг другу и попрощались.

— И мы полетели отдыхать, — вспомнила я, — да, мам?

— На целых две недели. Ты вообще из воды не вылезала.

Мы с мамой молчим, вспоминая тот замечательный майский день. И мне даже вроде полегче стало.

Вот глупость я придумала, на Игоря Марковича злиться. Он же самый лучший, самый добрый волшебник на свете!

А потом к нам с мамой подошёл Игорь Маркович и сказал:

— Пора домой!

И тогда у меня, как и у мамы, заплескалось внутри счастье.

В гости к Ане

Пробовали когда-нибудь дышать через марлевую повязку? Гадость — да? Задыхаешься. А у меня — две повязки. И знаете, где я через них дышу? В ав-то-бу-се! То есть все пялятся. И думают — «Вот трусиха! Боится гриппа!». Особенно мальчишки.

— Гораздо хуже, — сказала мама, нахлобучивая на меня перед выходом вторую повязку, — поверь мне, гораздо хуже будет, если ты что-нибудь подцепишь в автобусе, пусть даже самый обычный кашель, и заразишь этим человека, которому завтра ложиться на химиотерапию. Это будет просто гадство. Ничего себе, скажет Анина мама, поздравила мою дочку с днём рождения. Ну всё, беги, а то автобус уйдёт!

Я еду к Ане в гости. Везу в подарок новый мультик «Рататуй», про крысу-повара. Папа купил лицензионный диск. Но я с удовольствием выкинула бы диск в окно, вернулась домой и спрятала голову под подушку. В последнее время со мной творится что-то странное. Меня раздражают окружающие. Да и сама себе я тоже не нравлюсь.

Одежда у меня немодная, такие куртки никто не носит. А причёска, как не накручивай волосы на бигуди, мнётся под шапкой. Без шапки же ходить нельзя — заболею, а болеть опасно для шунта. А какой парень на меня посмотрит, пока я в этой дурацкой шапке? И что-то происходит с кожей, хотя я скупила в аптеке все гели для умывания. И про шунт мне хочется ото всех скрывать. Особенно — от мальчишек. А по ночам хочется плакать.

— Может, тебе поговорить о своих переживаниях с Аней? — спросил однажды Жучок.

Но у меня было такое ощущение, что никто меня не поймёт. Ни Аня, ни Жучок. Мне казалось, я страдаю одна на свете, а все только живут и радуются.

Вчера мама заставила меня поздравить Аню с днём рождения, а та пригласила в гости. И ещё добавила, небрежно так — а то я в понедельник снова ложусь.

Зачем она это сказала? Чтобы показать, что ей хуже, чем мне? Или она завидует, что мне пока никуда ложиться не надо?

Хорошо, что, наконец, автобус доехал до Аниной остановки, а то дурацкие мысли совсем замучили. Мне показалось, я даже видела, как шныряют по полу чёрные противные Жучки Отчаяния…

— Ну, здравствуй, — сказала Анина мама, открывая дверь, — проходи в комнату, я вам сейчас чай с пирожными принесу.

Аня вскочила и бросилась мне на шею.

— Ты плачешь? — удивилась она, отпрянув. — Почему?

— От радости, — буркнула я, вынимая диск из сумки, — это тебе!

— Ура! Обожаю крыс!

Аня была в прекрасном настроении, а мне почему-то сделалось ещё хуже. Как будто она хотела подчеркнуть — мне завтра в больницу, а я всё равно буду радоваться жизни. А ты, мол, не умеешь…

У неё оказалась маленькая, но невероятно уютная комната. Вся заставленная мягкими игрушками, связанными из шерсти: гномиками, зайцами, крысами. Повсюду книги и журналы по вязанию. Бледно-розовый плед на кровати, коврик на полу, ажурные занавески — всё сделано своими руками. На журнальном столике — сахарница и две чашки, белые, в голубой цветочек, с изящными ручками. Не комната, а жилище фавна Тамнуса.