Девять братьев - Николай Чуковский Страница 24

– Как вы возбуждены! – участливо проговорил Василий Степанович. – Что с вами? Ну, ну, успокойтесь, вам вредно. А я как раз шел и думал, что нужно принести вам дров и затопить, а то у вас холодно, как на улице. Я сейчас уложу вас в постель и посижу с вами. Подвиньтесь немного, я хочу влезть на подоконник.

И Василий Степанович снова сделал шаг от трубы к окну.

– Прочь! Не сметь! – крикнул Сенечкин, и нога его опять метнулась перед лицом Василия Степановича. – Вы никогда больше не войдете в мою квартиру!

Василий Степанович вновь послушно отступил к трубе. Но на этот раз он ничем не выразил своего испуга. Напротив, он рассмеялся, и вполне добродушно.

– Неужели вы хотите, чтобы я навеки остался тут, на карнизе? – спросил он. – Тут долго не простоишь. Как же мне выбраться отсюда?

– Как угодно, – сказал Сенечкин. – Мне дела нет, только не через мою квартиру.

– Ну хорошо, хорошо, я подожду, когда вы успокоитесь. Какие, однако, странные мозговые явления вызывает ваша болезнь! А я чудесно прогулялся, чудесно. Я так полюбил эти ночные прогулки над городом, что после войны мне трудно будет без них обходиться… Сегодня они неважно бомбили. Они стали слишком бояться зенитного огня. Редкий самолет добирается до центра города. Однако две бомбы сбросили довольно близко.

– При вашем содействии, – сказал Сенечкин.

– Как? – спросил Василий Степанович, словно не расслышал.

– Я говорю: при вашем содействии.

– То есть как?

– Да вот так! – гневно ответил Сенечкин. – Не ломайте петрушку. Хватит! Я все видел.

– Что же вы видели?

– Я видел, как вы пустили ракету.

– Когда?

– Вчера.

– Вчера видели впервые?

– Конечно, впервые.

– И прежде ни о чем не догадывались?

– Ясно, что не догадывался, раз позволял вам приходить ко мне.

Василий Степанович громко захохотал.

– Ну и недогадливы же вы, дорогой мои! Вот уж не ожидал! Я был убежден, что вы давно обо всем догадались.

Сенечкин задрожал от бешенства и унижения.

– Вы были убеждены, что я обо всем догадался и… и… тем не менее знаюсь с вами?

– Естественно, дорогой мой. Я думал, что мы заодно.

– О! – простонал Сенечкин.

– Ведь я считал вас моим другом. Я и сейчас считаю вас моим другом. Подвиньтесь немного, я сяду рядом с вами на подоконник, а то у меня руки затекают, ведь я почти вишу на руках.

– Прочь! – снова закричал Сенечкин, размахивая ногой. – Если вы попытаетесь сделать еще шаг, если вы дотронетесь до подоконника, я вас спихну вниз.

Василий Степанович благоразумно отступил к трубе.

– Вот уж не думал, что вы способны на такое зверство, – сказал он. – Вы не слишком ласково со мной обращаетесь. Вы жестокий человек. Вы хотите меня убить? Сбросить с карниза? Напрасно. Впрочем, вас, вероятно, прельщает какой-нибудь более законный способ. Вы собираетесь обо мне сообщить?

– Конечно.

– Да, да, понятно. Ну в таком случае я вас нисколько не опасаюсь. Я убежден, что вы ничего не сообщите.

– Убеждены? Почему же?

– На вас это так, минутное затмение нашло. Больны. Ничего не поделаешь… Через час вы очнетесь, и мы вместе будем смеяться, вспоминая эту любопытную беседу двух друзей над пропастью в пять этажей.

Василий Степанович попытался отойти от трубы.

– Назад! – воскликнул Сенечкин. – Назад, сейчас же, или вы полетите вниз!

Василий Степанович несколько отступил, но не до самой трубы.

– Хорошо, хорошо, я не буду раздражать вас, – сказал он. – Я человек, вовремя отгадавший будущее. Я видел, что на нас идет сила, которую остановить невозможно. Я с самого начала полагал, что город будет сдан, и полагаю это теперь. Когда идет могучая волна, нужно не противостоять ей, а подняться на ее высокий гребень… Этот прекрасный город будет принадлежать мне и, скажем, вам, дорогой мой…

Сенечкин взмахнул ногой, но Василий Степанович почти не отодвинулся. Держась одной рукой за провод, он обхватил другой рукой ногу Сенечкина, осторожно и твердо привлек ее к себе, положив на плечо.

– У вас пятка жесткая, как у верблюда, – сказал он ласково. – Ну, ну, не лягайтесь, а то и впрямь меня спихнете. – Он шагнул вперед, крепко держа Сенечкина за ногу. – О чем я говорил? Ах да, я говорил о величии, которое ждет нас с вами… Не надо брыкаться, теперь уже поздно, не утомляйте себя. – Он тянул Сенечкина за ногу. – Ну зачем, зачем вы зря тратите силы, дорогой мой…

Он дернул за ногу и сорвал Сенечкина с подоконника. Слабо вскрикнув, Сенечкин полетел вниз и исчез в темноте.

Василий Степанович постоял, прислушиваясь, пока снизу до него не донесся звук глухого удара. Потом влез в окно.

Во дворе, засунув руки в карманы, стоял Павлик. Он видел, как взлетела ракета, и решил обойти дом кругом в последней надежде разгадать, каким образом ракетчик уходит с крыши. Зайдя в этот двор, он остановился, услыхав наверху голоса.

В темноте ничего нельзя было разглядеть. Но Павлику показалось, что кто-то сидит на подоконнике одного из окон пятого этажа. Какая-то тень шевелилась у верхнего конца водосточной трубы. Голоса были довольно громки, но сколько Павлик ни вслушивался, он не мог разобрать ни одного слова.

Потом раздался крик, что-то темное пронеслось по воздуху и упало в двух шагах от него. Павлик замер и долго стоял, не решаясь сойти с места.

Все затихло кругом – ни шелеста, ни скрипа.

И Павлик осторожно двинулся вперед.

Он едва не споткнулся о человека, который лежал на снегу посреди двора. Человек этот не шевелился, не дышал.

Павлик вынул из кармана фонарик и направил на упавшего кружок света. Человек лежал, зарывшись лицом в снег.

Но лицо его Павлика не интересовало. Павлик мгновенно узнал коричневое пальто, светло-серую кепку и погасил фонарик.

Тот человек, за которым он следил столько времени, лежал перед ним мертвый. Ему незачем больше наблюдать за этой крышей.