Маленький оборвыш - Джеймс Гринвуд Страница 24

– Это, должно быть, простуда, – шептал Рипстон. – Беда, коли на человека нападет простуда. Ведь это простуда, правда, Моульди?

– Должно быть, что-нибудь такое, – еще более тихим шепотом ответил Моульди.

– Хорошо бы горчичники поставить, я помню, мне ставили, когда я был маленький… Как ты думаешь, Моульди, не сходить ли за горчицей?

– Чего зря ходить! Ведь сегодня воскресенье, все лавки заперты, одни аптеки открыты.

– В аптеке можно бы купить пилюль, – предложил Рипстон, – одна беда, у этих пилюль такие трудные названия, не знаешь, как спросить.

– Да так и спроси – пилюль на пенс.

– А аптекарь спросит: каких вам?

– Сказать: слабительных. Они, кажется, все слабительные, – равнодушно отозвался Моульди; он вообще вел разговор неохотно и, казалось, думал о чем-то совсем другом.

– Значит, решено, Моульди, – опять заговорил Рип-стон, – наш первый пенс завтра пойдет на пилюли для Смитфилда?

Моульди ничего не ответил, и оба мальчика на минуту смолкли. Я лежал тихо, чтобы вслушаться в их шепот. Разговор их не беспокоил, даже почти не интересовал меня, мне просто приятно было слушать их, и я слушал.

Сдержанность Моульди возбудила подозрение Рип-стона.

– Моульди, – спросил он, – если это не простуда, так что же это делается со Смитфилдом?

– Почем я знаю! – неохотно проворчал Моульди.

– Да ведь ты же был в больнице, ты видел там многих больных, может, с кем-нибудь было то же, что с ним?

– Тише, – заметил Моульди, – он, пожалуй, не спит.

– Спит. Слышишь, как он ровно дышит?

– Да. А слышишь, как под ним солома шуршит? Должно быть, опять озноб сделался.

Затем он прибавил еще более тихим шепотом:

– Жалко мне, что я отдал ему свою куртку, Рип. Шапка не беда, а куртку жаль!

– Экая ты жадна я скотина! – выбранился Рипстон. – Он бы, наверное отдал тебе свою куртку, кабы тебе понадобилось!

– Ну, пусть себе пропадает, все равно! – вздохнул Моульди.

– Отчего же пропадает? Ты же завтра возьмешь ее!

– Ну, нет, с ней вместе можно захватить такую вещь, которой бы мне не хотелось.

– Да что такое? Говори толком!

– Тише, тише! Коли он услышит, так перепугается.

Они тихонько приподнялись и высунули головы из фургона, но я все-таки слышал все, что они говорили.

– У тебя привита оспа, Рип? – спросил Моульди.

– Привита, и свидетельство есть.

– Ну, отлично, значит, тебе и бояться нечего. А у меня не привита, ко мне горячка как раз пристанет!

– Разве у него горячка? – испугался Рипстон. – Значит, он умрет, Моульди?

– Почти наверняка.

– Так вдруг и умрет?

– Нет, не вдруг, – прошептал Моульди. – С ними еще прежде разные штуки делают, головы им бреют, и все такое.

– Это зачем же, Моульди? – ужаснулся Рипстон.

– Да они совсем как сумасшедшие делаются; коли их не обрить, они себе все волосы вырвут, – ответил Моульди.

– Ах, какая беда! Так это бедный Смитфилд умрет! Бедняга Смитфилд!

И Рипстон заплакал. Я едва верил своим ушам, но эта была правда, он плакал.

Я не испугался и даже не удивился тому, что у меня, по словам Моульди, была горячка. Горячка была самая худшая болезнь, какую я знал, а я чувствовал себя очень и очень худо. Я знал, кроме того, что горячка смертельна, но даже это не пугало меня. Мне хотелось одного – чтобы меня оставили в покое, чтобы никто не трогал меня, не говорил со мной. Рипстон и Моульди продолжали шептаться в другом углу фургона; я слышал и их шепот, и разговоры, смех и ругательства мальчиков, игравших в карты, и топанье ног, и всякие другие звуки. Понемногу все стихло, только товарищи мои продолжали разговаривать. Я был рад, что они не спят; мне ужасно хотелось пить, и я попросил Моульди достать мне глоток воды.

Товарищи всполошились.

– Полно, дружище, – уговаривал меня Моульди ласковым голосом, – как же я тебе достану воды, ведь ты знаешь, что у меня нет никакой посуды. Потерпи, полежи спокойно до пяти часов, тогда придут перевозчики, и ты можешь пить, сколько хочешь.

– Ах, я не могу ждать до пяти часов! Моульди, право не могу, я с ума сойду! Не говори мне, чтобы я ждал до пяти!

– Ну, хорошо, я не буду говорить, только ведь это правда, оттого я и сказал.

– А который теперь час?

– Должно быть, около часу.

Меня мучила страшная жажда, а волны реки беспрестанно ударялись о нижнюю часть стены, около которой стоял наш фургон. Это был восхитительный звук. Я представлял себе реку такой, какой видел ее утром после первой ночи, проведенной под Арками, когда река эта искрилась в солнечных лучах и по ней тихо плыла барка с сеном.

Мной овладело непреодолимое желание сойти вниз к берегу и напиться. Мне не нужно было посуды, я мог просто свесить голову вниз и пить прямо из реки. Я поднялся и стал перелезать через стенку фургона. Было так темно, что товарищи не могли видеть меня, но они услышали шорохи, и едва я успел перекинуть одну ногу за край телеги, как Рипстон крепко схватил меня за другую.

– Что ты, Смитфилд? – воскликнул он испуганным голосом и чуть не со слезами. – Куда это ты, голубчик?

– За водой.

– Да ведь нет воды. Моульди, иди, помоги мне! – с отчаянием закричал бедный Рипстон. – Нет воды, Смитти.

– Вода есть, – говорил я, – я пойду к реке и там напьюсь.

– Нет, ты идешь не пить, ты, верно, хочешь топиться, ты ведь теперь все равно что сумасшедший! – исступленно кричал Рипстон. – Моульди, да полно тебе трусить, хватай его хоть через мою фуфайку да помоги удержать.

Но Моульди не решался подойти: он боялся отчасти того, что у него не привита оспа, отчасти того, что в бешенстве я могу укусить его. Он начал со мной переговоры, не выходя из своего угла фургона.

– Чего это ты вскочил, Смит? – говорил он успокоительным голосом. – Ведь ты этак разбудишь все Арки. Ляг спокойно, я сейчас добуду тебе воды!

У Рипстона появилось подозрение против Моульди.

– Ты ведь врешь, что принесешь воды, – сказал он, – ты просто хочешь удрать и оставить меня одного с ним!

Я вполне разделял мнение Рипстона, но оказалось, что мы были несправедливы к Моульди.

Он взял свою шапку из-под моей головы, вылез из фургона и через несколько минут вернулся, наполнив шапку свежей речной водой. До реки и днем было довольно далеко, теперь же в темноте, когда весь узкий проход был заставлен телегами и разными другими вещами, идти туда было просто небезопасно. Моульди, однако, посчастливилось совершить свое путешествие благополучно. Шапка его, хотя и старая, была крепка, а материя ее засалена до того, что совсем не пропускала воду. Я опорожнил ее пятью большими глотками, и это питье доставило мне несказанное наслаждение.