Тьма - Ирина Родионова Страница 24

…Первый шаг сделал Максим. Не размениваясь на слова, он просто выбросил вперед кулак и зарядил Славику в глаз. От сильного удара Славик сложился пополам, а девчонки тоненько взвизгнули.

Развернувшись, Максим спокойно зашел в столовую. За ним, перешептываясь, потянулись остальные. Славик стоял у подоконника, согнувшись, и прижимал пальцы к лицу.

Вера прошла мимо – ей Славика было не жаль. Заслужил. Прежде чем подставлять весь класс, можно было бы хоть кого-нибудь предупредить. Напротив Славика остановилась Мишка – она взволнованно расспрашивала его о чем-то, не зная, как помочь.

– Иди, – буркнул Славик, распрямляясь. Его жирный подбородок ходил ходуном. – Помощь убогих не требуется.

Вспыхнув щеками, Мишка отвернулась и ушла, не оглядываясь. Малёк, стоящий за ее плечами, судорожно скривился.

В столовой было пусто, переругивались поварихи, пытаясь успеть до звонка. Вера, сев на низенькую лавочку, водила в супе ложкой, всматриваясь, как на тускло блестящей поверхности остаются багряные жирные капли.

Есть не хотелось, и она тоскливо бросала взгляды на клеклое бледное пюре, на синюшную сосиску и на коричневый компот со сморщенными, будто гнилыми ягодами и дольками яблок.

Позавчера на обеде Рустам сидел рядом с ними, попивая отобранный у Малька кефир, и держал руку на Верином бедре. Теперь вокруг десятиклассников гулял промозглый сквозняк, отдающий запахом гречневой каши и влажных тряпок. Небо затянуло серыми тучами, погрузив столовую в полумрак, а Верины ноги противно ныли, словно соскучившись по ласковому прикосновению.

– Слышьте, мы так и будем молчать об этом? – неожиданно спросил Максим, вымазывая хлебом пустую тарелку. – Нас же мочит кто-то. Истребляет. Сегодня вон Рустик… Чё делать-то?

– А мы что-то можем сделать? – спросила Вера, вновь вспоминая про зеленоватый талисман. Ложка звякнула о тарелку.

– Давайте не за обедом. Макс, не порть аппетит, – попросил Витя, грызущий разваренную сосиску.

– Ладно, – пожал плечами Максим.

Бегают по столовой со старыми чайниками в руках повара, расставляют желтоватую посуду, разливают кипящий суп. И только их маленький стол напоминает выживший в кораблекрушении плот.

Веру порой винили в том, что она слишком тихая, депрессивная и печальная, что к миру надо относиться проще, лучше думать о других и меньше пережевывать все внутри. Она обычно криво усмехалась и говорила что-нибудь о том, как сложно понять творческого человека обыкновенным простолюдинам. Сейчас Вере впервые показалось, что, быть может, они всегда были правы.

Пиликали телефоны, скользили по экранам фотографии, чьи-то сообщения текли рекой. Десятиклассники, не сговариваясь, полезли в интернет. За столом повисла несвежая тишина.

Опять тишина. Словно зараза, пропитавшая их класс насквозь.

Когда из столовой потянулись последние десятиклассники, мимо их стола прошел Малёк, замер на полпути, будто споткнувшись, и резко положил что-то у Вериного локтя. Она отшатнулась, будто ждала удара, еще не успев даже ничего сообразить. Дернулась разбитая губа, словно предчувствовала что-то, словно предупреждала…

Малёк глянул на Веру с непониманием. На столе скромно покоилась песочная корзиночка с вареной сгущенкой, замотанная в целлофан.

– Это что? – спросила Вера, прижимая руку к бледной щеке.

– Так… Просто, – пробормотал Малёк, глядя в сторону, вздрагивающий от желания сбежать прочь от этой неловкой тишины. – Чтобы ты не расстраивалась…

– Ты думаешь, мне легче станет от пирожного? От сгущенки твоей долбаной?.. Когда Рустама кусками по улице разбросало? – не выдержала Вера, и глаза ее потемнели. – Чего вы все лезете ко мне?! Я и без вас спокойно справлюсь. Иди отсюда, пошел!

И Малёк побежал, а Вера схватила пирожное и запустила им в сгорбленную спину. Пирожное ударилось о зеленый свитер и упало на влажный пол, сильно пахнущий чем-то химическим, нездоровым, как в больнице. Малёк замер, глянул на кусок вареной сгущенки и, не вымолвив ни звука, вышел из столовой.

Вера заплакала, тихонько, едва слышно, спрятав бледное лицо в ладонях. Ей стало жалко и себя, одинокую, и несуразного избитого Малька, и даже это маленькое пирожное, которое теперь валялось на полу…

– Вер… Ну чё ты? – За плечами возник Максим, развернул ее к себе и крепко обнял, обхватив сильными горячими руками. В последний миг Вера успела разглядеть его лицо – впервые вот так, беззастенчиво и вблизи. Мощный подбородок, широкий нос и по-детски наивные светлые глаза.

У него были обветренные жесткие губы, подбородок заколол щетиной, когда Максим неуверенно ее поцеловал. Вера застыла на миг, удивленная, а потом торопливо ответила на поцелуй, мечтая хоть немного погреть озябшую душу о чье-то тепло.

Мысли о Рустаме сами собой лезли в голову, но Вере не хотелось стыдиться, и она гладила щеки, волосы Максима, только бы понять, что это не он, не он… Не он.

Она не заметила, как Максим осторожно опустил ее на лавку, навалившись сверху, покрывая поцелуями ее тонкую шею, рукой лаская распущенные волосы.

Вере казалось, что с каждым новым выдохом она исторгает из себя застывшую боль.

– Эй! – раздался вопль, и Максим резко сел, приглаживая короткие волосы, вытирая рукой распухшие губы. Вера лежала на лавочке, разглядывая темный низкий потолок, так напоминающий хмурое небо.

– Чего? – крикнул Максим, глянув на побелевшую от злости повариху.

– Вы чего тут устроили?! Совсем ополоумели, извращенцы? Ну-ка собирайте свои манатки и валите на уроки, вам тут не бордель. Галь, ты глянь на них! Сейчас малышня пойдет, а они устроили… Совсем стыда не осталось, тьфу, что вырастет с вас?

Сдавленно засмеявшись, они подхватили сумки и выбежали из столовой, крепко держась за руки. У окна в коридоре стоял Славик, доедая унесенный хлеб. Вокруг его глаза расцветал лиловый синяк.

Домой Вера брела в одиночестве – у Максима нашлись какие-то срочные дела, и он умчался, едва набросив куртку на плечи. Девушка проводила его долгим взглядом, ощущая, как внутри разгорается знакомое тепло. Было только одно «но»: записка, которую Вера нашла у доски перед последним уроком.

Обычный лист, выдранный из клетчатой тетради. Кривые печатные буквы, от ненависти кое-где бумагу порвало черной ручкой. Маленькая записка, но злая. Очень злая.

«Я вас всех истреблю, твари. Ненавижу. Все умрете, один за другим. Вы даже не представляете, что вас ждет».

Сначала Вера хотела показать записку одноклассникам, но, услышав их довольный смех, побоялась. Какие они были этим утром – сонные, напуганные, слабые… Вера вспомнила и о суровом Милославе Викторовиче, подумав, что полицейскому эта записка может понадобиться, но…

Но потом, скомкав лист в руке, она подошла к мусорному ведру и выбросила записку в синий пакет. Кому есть дело до этих глупых угроз?..