Мальчик в башне - Полли Хо-Йен Страница 24

Дори говорит мне:

– Это Бен. Ади, поздоровайся.

– Здравствуйте, Бен, – говорю я. И молчу. Мне хочется сразу же спросить его о Гайе, но что-то в нем меня останавливает.

Глаза у Бена красные, будто он их долго-долго тер, а волосы торчат в разные стороны и выглядят грязными.

Конечно, мы все не очень-то чистые последнее время. Мы почти никогда не моемся. Оби говорит, что вода слишком дорогая, чтобы тратить ее на умывание. Вместо нее мы пользуемся влажными салфетками, но с волосами ничего не поделаешь. У Оби, правда, волосы так не торчат.

Я решаю подождать со своими вопросами.

В тот вечер Бен в основном молчит, даже когда мы рассказываем друг другу о своих любимых животных (у меня это собака, у Дори – слон, у Оби – горилла). И не говорит «Спасибо, Дори, было очень вкусно» после ужина, как делаем мы с Оби. Он просто сидит и очень медленно жует.

После обеда Дори накладывает мамину порцию в тарелку:

– Ади, отнесешь и вернешься в карты поиграть? Или увидимся утром?

Я хочу ответить, что вернусь, но тут Бен подает голос.

– Где его мать? – спрашивает он.

А потом переводит взгляд с меня на Дори и Оби.

Никто не говорит ни слова.

Это одна из тех вещей, которые мне понравились в Дори и Оби. Они будто сразу знали, что я не хочу говорить о том, что мама не выходит из квартиры. О самой маме они, конечно, спрашивают. Часто говорят: «Как у мамы дела, Ади?» или «Надеюсь, маме сегодняшний ужин понравится». Иногда я рассказываю им всякие истории о ней. Но они никогда не спрашивали: «Почему мы ни разу ее не видели?» или «Что с ней не так?». И они никогда не злятся, когда говорят о ней.

Вот мама Майкла была не такая. Она постоянно повторяла: «Не знаю, о чем твоя мать думает», да еще так злобно, будто выплевывала слова, как зернышки апельсина.

– Почему он один? – говорит Бен. Его голос становится громче, а взгляд – тяжелее. Кажется, его глаза мечут молнии.

Я вижу, что Оби и Дори пытаются сообразить, что ответить. Они не хотят говорить, что она не может выйти из квартиры, но в то же время, кроме этого, сказать нечего. Поэтому я просто говорю правду.

– Вот как, – говорит Бен. – Она плохо ходит?

– Нет, не в этом дело, – отвечаю я. – Она не хочет выходить из квартиры. Не то чтобы не может, просто ей не нравится.

Бен так пристально на меня смотрит, что у него слезятся глаза. Потом я понимаю, что он плачет. Дори кладет руку ему на плечо, потому что Бен уже рыдает и совсем на меня не глядит. Он опустил голову к тарелке с едой.

– Пойдем, Ади, – говорит Оби. – Я тебя провожу.

Я встаю и, хотя я не хочу уходить, не спросив Бена о Гайе, выхожу вместе с Оби за дверь и поднимаюсь по лестнице наверх. Сейчас лето, и еще долго будет светло, а значит, нам не нужно брать с собой фонарики. Я говорю об этом Оби, и он кивает.

– Почему Бен заплакал, когда я рассказал о маме? – спрашиваю я.

Ответ Оби меня удивляет, потому что я думал, что мама была одна такая.

– У Бена была жена, немного как твоя мама, – говорит он. – Не любила выходить из спальни. Она умерла. Поэтому он плакал.

Не могу поверить, что есть еще такие люди, и что они жили недалеко от нас, в башне Гайи.

Наверное, остались только те, кто не мог уехать, как мама, и я тоже остался, потому что не мог ее бросить, и жена Бена, и сам Бен, потому что он тоже не мог бросить ее.

Интересно, почему остались Дори и Оби? Надо спросить у них как-нибудь. У них должна быть причина.

Нас так много в этих башнях, друг на друге, одна семья над другой, над второй, над третьей. Тянемся в небо. Может, и совсем не странно, что в башне Гайи был кто-то, как мама.

Может, там были своя Дори и свой Оби. А может, даже и свой Ади.

Мы доходим до моей квартиры. Оби предлагает мне немножко подождать, а потом вернуться, если хочется. После этого он уходит, а я слушаю, как затихают его шаги.

В маминой спальне тихо и темно. Я приоткрываю шторы, и последние лучи солнца ложатся на стену желтой линией.

Мама не просыпается. Я забираю грязную тарелку и осторожно ставлю ее ужин на тумбочку. А ведь мама даже не видела Оби, или Дори, или даже Бена. Интересно, задумывается ли она, откуда я беру всю эту еду и куда ухожу днем? Или она до сих пор считает, что я хожу в школу? Видела ли она, что сотворили снаружи блюхеры?

Я смотрю на ее лицо. Она такая тихая и неподвижная, но все равно слышно легкие вдохи. На цыпочках я выхожу из комнаты и закрываю за собой дверь.

Только по дороге к Дори я вспоминаю, что забыл задернуть шторы, но от этого мне становится даже радостнее. Потому что завтра утром мама проснется в лучах солнца, а не в темноте.