Леопард за стеклом - Альки Зеи Страница 23

— Они, — прошептал Алексис и кивнул в сторону Пипицы, — платят как положено.

— Обожаю нашу школу! — кричит Мирто как-то днем, когда мы все садимся за стол.

— А я вот совсем ее не люблю, — бурчу я. — Хотя учительница у нас вроде бы ничего.

— Вы хоть бы раз в чем-нибудь согласились! — обрушился на нас отец.

Мирто была в восторге, потому что у них почти не было никаких уроков, зато их, пять-шесть человек из их класса и ребят постарше, постоянно собирал господин Каранасис и рассказывал, что именно нашей школе должна выпасть честь создать одну из первых фаланг Национальной организации молодежи, которую основал наш диктатор.

— Вам сказали, что это обязательно? — холодно поинтересовался дедушка.

— Нет, кто хочет. Но тот, кто пойдет сейчас, станет звеньевым и получит три золотые звезды. Вот как эти.

Мирто раскрыла ладонь, на которой лежали три звездочки, сияющие чистым золотом.

— Где ты это нашла? — спросила мама.

— В лавке мелочей.

Дело в том, что Мирто всегда нравились блестящие вещи. У нее целая коробка, забитая золотыми перьями, и горе тебе, если вдруг нечем станет писать и попросишь у нее одно. Когда нам, случается, дают карманные деньги, Мирто бежит в мелочную лавку и покупает все якобы золотые побрякушки, что найдет.

— Раз это необязательно, — твердо сказал дедушка, — значит, сиди тихо, и пусть другим выпадет честь стать первыми. Надеюсь, и твой отец придерживается того же мнения.

— Может быть, позже, если только это будет обязательно, — согласился папа.

— Тогда все станут звеньевыми, а я нет! — взвыла Мирто.

— Зачем вы пресекаете инициативу ребенка? — вмешалась тетя Деспина.

Но дедушка оборвал ее так же, как и в тот день, когда объявили о введении диктатуры:

— Не мели чепухи, Деспина!

Вечером Мирто положила на подушку три свои золотые звездочки и проговорила, давясь от слез: «ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА…»

Как-то, вернувшись из школы, мы застали у нас дома Нолиса, пришедшего на урок с дедушкой.

— Вот увидишь, сейчас и Артеми появится, — говорю я Мирто.

Мы сразу же сели делать уроки и почти уже закончили, когда появилась Артеми.

— Что, пришла шитью учиться? — поддразнили мы ее.

— Нет! Что же это, господин Нолис будет к вам ходить с визитами, а мне дома в Ламагари сидеть, что ли? — притворно завздыхала она.

Тетя Деспина отправилась по магазинам, так что Стаматина открыла нам большую гостиную, чтобы и Артеми могла взглянуть на леопарда. А она и смотреть не стала. Артеми никак не могла оторвать взгляд от люстры, свисающей с потолка, проводила рукой по бархатной обшивке кресел, а потом чуть с ума не сошла, любуясь своим отражением в большом зеркале с золоченой рамой.

— Здравствуй, моя прекрасная Артеми! — приветствовала она свое отражение и то делала глубокий поклон, то начинала танцевать. — Слушайте, — сказала она нам, — я в первый раз вижу, что я целиковая.

И давай снова кружиться по гостиной и танцевать.

У Стаматины слезы из глаз побежали, пока она на нее смотрела.

— Птичка моя, птичка моя, — все повторяла она. — Ни разу, за всю свою жизнь ни разу в зеркало не посмотрелась!

— Да нет! — утешила ее Артеми. — Рожу-то свою я каждый день вижу. Отец притащил мне карманное зеркальце. Но я и думать не думала, как это здорово — видеть себя целиком. Ну прям кинематограф какой! Я в прошлом году в городе видела, так чуть с ума не сошла, как там фотографии двигались — чисто люди настоящие!

Наконец Артеми обратила внимание и на леопарда.

— Прям живой, — прошептала она.

Вытащить Артеми из гостиной было невозможно: она все твердила, что теперь-то, когда в сказках услышит про королевские дворцы, уж точно будет знать, как они выглядят — точь-в-точь наша гостиная. Тете Деспине ее бы послушать, а то она все время брюзжит, что нам нужно купить новую мебель. Бархат на креслах давно вытерся и истрепался, пружины дивана продавились, а буфет и консоль испещрены дырочками, которые проедают в них жуки-древоточцы уже несколько десятков лет.

Тем временем Нолис закончил урок и торопился уйти, чтобы добраться до Ламагари до того, как стемнеет. В Ламагари можно было попасть не только морем — туда еще вела дорога по суше.

Только совсем разбитая, и идти по ней было трудновато: одни кочки да камни.

— Посиди, и поедем вместе, на лодке, — предложила ему Артеми. — Отец скоро появится.

— А шитье? — говорит ей Стаматина. — Госпожа еще не вернулась. Кстати, почему бы тебе не учиться грамоте вместе с Нолисом? — прибавила она.

— Потому что тогда не хватит мне места ни в наших лачугах, ни во всем Ламагари.

И так она иногда говорит, наша Артеми, что и задумаешься, какая она уже взрослая.

Нолис и Артеми рассказали нам новости из Ламагари. Вот уже пять дней, как там поселились чужаки. Их привезли полицейские, и они сняли крошечную комнатку в домике Нолиса.

— Это сосланные коммунисты, — сказал Нолис и посмотрел на меня пристально, будто бы хотел спросить, храню ли я его тайну.

— Да ладно, они большевики, — встрепенулась Артеми. — Так кир Панделис сказал. Если им показать крест, они тут же замертво упадут.

— Ну вот, что ты несешь! — разозлился Нолис.

Бог его знает почему, но мысли мои тут же полетели к Никосу. Нам даже неизвестно, в городе ли он; Стаматина, может, и знает, что да как, но спроси ее, и она снова припомнит тетю Деспину: «Обсуждать леопарда и Никоса строго воспрещается».

Алексис не появлялся в школе уже три дня, и госпожа Ирини отправила меня к нему домой — узнать, не заболел ли он. Может, он проводит время со своим отцом, думала я. Потому что несколько дней назад Алексис рассказывал, что его отец приехал из Афин. Он там работал, но теперь собирался остаться с ними на острове. Дом Алексиса был в двух переулках от нашего. Как-то я ходила с ним, чтобы взять книжку, но в дом Алексис меня не пустил. Я ждала на улице, на тротуаре, а он, принеся книжку, спросил:

— Хочешь, я покажу тебе моего кота? У меня настоящий персидский.

Я хотела. И уже думала, что сейчас он предложит мне войти в дом, но он снова исчез за дверью, а я осталась на улице. Он тут же вернулся, но без кота.

— Я не нашел его. Покажу в следующий раз.

Поэтому сегодня, постучав в дверь, я слышала, как стучит и мое сердце — сильно-сильно; мне казалось, выйдет сейчас Алексис, бледный-пребледный, посмотрит на меня и спросит: «Что тебе нужно в моем доме?»

Однако открыла его мама. Она как-то приходила за ним в школу, поэтому я ее узнала. На ней было старое платье и застиранный цветастый фартук. Она посмотрела на меня в изумлении, словно спрашивая, что мне здесь нужно.