Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц Страница 22

Я жонглер. Я в рыночный день устраиваюсь на площади, пою, немножко жонглирую, в общем, всяко-разно. Такому бедняку, как я, много ли нужно? Медяк-другой.

Так что я в субботний день расположился на рынке к югу от Бельэр-Сюиз, и занимал людей всякими штуками, как обычно, и тут вижу престранное зрелище. Там, рядом с рынком, вроде как лес, и по лесу рыщет белая борзая с медным пятнышком на носу. А рядом с ней прездоровенный парень, в жизни таких не видал. И черный как земля, вот вам крест. Я как раз пел в это время, так у меня все слова из головы вылетели, а я эту песню с вот таких лет помню. Во как я удивился! А рядом со здоровяком двое детишек, моего примерно возраста, мальчик и девочка. Гляжу, мальчик-то еврей. Не то чтоб это так уж бросалось в глаза, но поработайте с мое на рынках, начнете разбираться в людях. Откуда они, какие шутки им по нраву, какого бога боятся, а какого – нет, где держат кошелек – все такое…

Смотрю – а еврей-то и крестьяночка уже на рынке. И веселятся вовсю. Я думаю, у них на рынке было какое-то дело – дорогу спросить или что-то в этом роде. Но рынок такое заразное место, верно? Тут и крестьяне, и ремесленники из окрестных сел и городов, и каждый со своим прилавком, со своим товаром… Тут и мед, тут и воск, тут и эль, вот вроде того, что Мари варит, тут и кожа, и рог, и поделки кузнецов, и сыры, от которых ни один добрый француз не откажется.

А лучшая штука тут – это я по себе знаю, – что нет тут ни господ, ни попов, и никто тобой не командует. Приходи со своим товаром, со своими деньгами, покупай что хошь, продавай что хошь. Вот это по мне, скажу я вам! Не то что в поле спину гнуть. Что заработал, то и получил.

И эти Жанна и Якоб – теперь-то я знаю, как их звать, – они тоже это чуют. И вот, пока они гуляют по рынку, свобода начинает кружить им головы. Это то, что рынок делает с вами. Они останавливаются около прилавков. Якоб берет моток пряжи и крутит его в пальцах. Жанна разглядывает прилавок кузнеца.

Здоровенный парень таращится на них из-за деревьев, и я прямо чувствую, что ему тоже сюда страсть как хочется. А еще что ему не по себе. Вот уж за это его трудно упрекнуть – ему должно быть всегда не по себе, бедняге, беря в расчет, как он выглядит.

Спустя какое-то время Жанна и Якоб вспоминают, зачем они здесь. Они останавливаются около хозяйки, продающей гусиные яйца, и спрашивают ее, знает ли она такой трактир «Святой перекресток». Она не знает. Тогда они спрашивают толстяка, который слушает мою песню. Тот вытирает лоб и тоже говорит, что не знает. Тогда они поворачиваются к низенькой даме, чтобы задать ей тот же вопрос.

И тогда-то Жанна и видит его.

Время замедлилось. Я это чую – словно здоровенный камень скатился в воду и теперь медленно погружается. Пыль висит в воздухе. Крестьяне точно застыли. И там, в самой гуще, стоит огромный человек.

Выше на голову самого высокого из них.

У него кустистые красные бакенбарды и оранжево-красные волосы, торчащие во все стороны.

Его толстые щеки тоже красные.

А маленькие красные глазки, утонувшие в складках жира, уставились на Жанну со смесью удивления и ярости.

Да, вы догадались.

Это сам Толстый, Красный и Ужасный. Микеланжело ди Болонья.

Внезапно он начинает расталкивать народ и как заорет во всю мочь:

– Держите! Держите этих детей!

Жанна не стала дожидаться. Она кидается в противоположном направлении, таща за собой Якоба.

Поначалу кажется, что она бежит к лесу, где прячутся здоровенный малый и собака, но потом меняет решенье – зачем приводить Толстого, Красного и Ужасного прямо к дружку и собаке? – и зигзагом мчится в противоположном направлении.

Якоб старается не отставать, виляя меж крестьянами и ремесленниками. Жанна перепрыгивает через холстины с разложенным на них товаром, навлекая на себя град проклятий от торговцев. А следом несется Микеланжело, и вот уж его-то проклинают не в пример крепче, потому что он просто топчет все подряд. Глиняную посуду он просто давит в пыль. И он вроде догоняет детишек.

Но Жанна уже ученая. Она пригибается, низко-низко, так что теряется в толпе. Якоб делает то же самое, и Толстый, Красный и Ужасный сбит с толку. Он топчется на месте, крутя головой, но детишек не видит.

А они тем временем уже просочились сквозь толпу и выбрались на южную дорогу.

Тут я понимаю, что и мне может кое в чем свезти. Я тоже пробираюсь сквозь толпу и бегу по дороге. Оглядываюсь – Микеланджело крутится на месте, как осадная башня, пытаясь углядеть детишек. А в зарослях тот, здоровущий, держу пари, гадает, что ему делать.

Якоб и Жанна добегают до поворота, но не останавливаются, наоборот – Жанна все орет на Якоба, мол, быстрей да быстрей. Думаю, она немножко не в себе. Любой бы испугался Толстого, Красного, Ужасного, но она перепугана до полусмерти. Я бегу за ними – они и ухом не ведут!

Якоб кричит:

– А как же Вильям?!

– Мы вернемся за ним!

Прямо перед ними на дороге шестеро. У всех у них мечи. Это кое-что значит. Если у тебя есть меч, но нет лошади, ты или разбойник, или очень-очень бедный рыцарь.

Жанна, должно, заметила их в тот же миг, что и я, потому как кричит:

– С дороги!

И делает крутой разворот! Она перепрыгивает через земляную насыпь у обочины дороги.

И как завопит!

Якоб все равно летит следом – уж не знаю почему. Я вижу, как он, выбравшись на гребень насыпи, пытается остановиться, но не может. Потому как насыпь отделяет дорогу от реки Уазы.

Так что Жанна с Якобом кувырком летят со склона прямиком в Уазу. Вот так, бум, бум, бум, бабах – плюх! Вот как они туда летят.