Голова-жестянка  - Серафима Орлова Страница 21

– Я тебя где-то видел, – говорит Карин мне.

Киря оборачивается на меня и наконец ябедничает:

– Она дерётся. И у неё твой таракан. Совершенно точно украла.

– Вот оно как, – мягко отвечает Карин.

– Привет, – глупо говорю я и тоже начинаю покачиваться с носков на пятки, как Киря до этого, как неваляшка какая-то дурацкая.

– Привет? А когда мы перешли на «ты»? – Карин поднимает брови.

– Привет – это просто привет. Это как здравствуйте, только привет. Мы не переходили, – бормочу я. Карин не слушает меня, конечно, он наклонился и собирает осколки в платок, не отпускает Кирю при этом, держит его за руку. Киря поднял разбитые очки и говорит:

– Стасик, ты порежешься.

Ласковый, как девчонка, аж тошнит. Мне давно пора уносить ноги, но я почему-то всё ещё стою рядом, жду продолжения позора. Звенит звонок, длинный, кажется, звенит несколько минут, или лет, и всё это время Карин собирает осколки. Я смотрю на него, и под дикий звон мне кажется, что продолжает что-то разбиваться. Звенит и разбивается, едва появившись, едва заблестев для меня счастьем и надеждой.

Карин выбрасывает осколки в мусорное ведро и снова подходит ко мне.

– Ты исследовала схему, которую я тебе отдал? Дерево нарисованное?

Он помнит! Я снова начинаю надеяться, что не до конца всё испортила, но вместо ответа почему-то продолжаю:

– А вот ты же ко мне на «ты» обращаешься, почему я не могу? Ты же мне не преподаватель и вообще не старый ещё.

Неужели я это сказала?

– Ничего себе, – Карин чешет бороду и повторяет: – Ничего себе. Так, значит. Вы разобрали схему, которую я передал вам? Вы поняли её предназначение?

У меня по спине бегают ледяные мурашки от его ужасного тона. Киря стоит рядом и посматривает на меня даже с сочувствием. Или просто щурится подслеповато.

– Я не успела разобрать схему, можно в следующий раз? – бормочу я, краснею сильно – прямо чувствую, какие щёки стали горячие. Щёки горячие, мурашки ледяные. Я человек-контраст.

– Стас, возьми с неё деньги за очки, – предлагает Киря. – Она же наживается на наших тараканах, пусть отдаст.

Киря – маленький гениальный мерзавец. Достойный сын своего отца. Киря ведь сыночек Карина, да? Точно, точно. Все эти нежности, «Стасик». Ну и пусть целуются со своими тараканами.

– Как тебя зовут? – холодно спрашивает меня Карин. Бежать, бежать, мне бежать отсюда надо. Если быстро спуститься по лестнице, можно выскочить на задний двор, где я Дашу ждала в прошлый раз. Там спрятаться за трубой, пока он меня ищет. А после не ходить в школу неделю, он тогда задолбается меня по классам искать. Я не хочу отдавать деньги за очки! Да, я такая!

– Меня зовут Женя Волкова, – хрипло произносит мой рот. – Сколько я должна и когда принести деньги?

– Три тысячи. В воскресенье в полдвенадцатого, в мой магазин. Место знаешь, – отвечает Карин. Он мне подмигнул или у него нервный тик от злости?

– Тебя ждут уже, наверное, – замечает Киря.

– Идём, бедолага, – берёт его за руку Карин.

Они исчезают за дверями кабинета. Я стою и жду чего-то. Хотя вот теперь мне точно нужно быстро валить. А может, заглянуть внутрь? Вдруг там открытый урок? Показывают, как роботов делать. Давай, Женя, почему бы не сунуть свой любопытный нос в дела людей, которые и так тебя ненавидят. Это, конечно же, сделает тебя счастливой и придаст жизни смысл.

Таракан у меня остался, хоть что-то.

Я долго стою и тру глаза руками, а потом иду в туалет для младших классов, то есть делаю то, чего они как раз не хотели. Но я не гадить, правда, я поправить лицо хочу. После того как тёрла глаза, похожа на панду. Вообще-то это модно – размазывать макияж. Размазанные губы – как будто зацелованные, размазанные глаза – как будто, допустим, тоже зацелованные, не зарёванные же.

Стоя у раковины и глядя в зеркало на своё отмытое лицо, я отыскиваю в телефоне старый-престарый чатик. Чатик этот не оживал с самого лета, с того момента, как Приходька начал со мной ходить. Рой на это обижался и сейчас обижается. Время загладить вину. Я думаю, что же написать им, что же написать Рою.

Рой – это вся моя команда. Все мои подруги, близкие и неблизкие. Когда-то я их всех собрала в отдельный чат. Так было удобнее приглашать к себе домой. В хорошие времена нас собиралось и по пятнадцать в комнате. Потому и Рой, что вместе нас было так много, что звук голосов сливался в гудение. Я любила уйти на кухню за чаем и, прижавшись к стенке, слушать этот неразборчивый гул.

Я на самом деле быстро устаю от человеческого общества, поэтому прерываться и хотя бы уходить на кухню было необходимо. И потом, невозможно дружить близко с пятнадцатью человеками сразу. Обычно была пара близких – Маня и Лена, но потом самым близким мне стал Приходька.

Из-за Приходьки прошлым летом все встречи с Роем были задвинуты в дальний угол. Они пытались встречаться без меня, но настолько привыкли к моей квартире, которая в отсутствие родителей превращалась моими силами в симпатичное богемное гнёздышко, что встречи на стороне не принесли им удовольствия. Да и в других местах родители оказались не такие терпимые к девчачьим сборищам, гоняли почём зря, высматривали бутылки в мусорном ведре, никакой интимности. Поэтому компания стала распадаться.

Они, конечно, пытались справиться с этой проблемой, отвлечь меня от Приходьки. Но ничего не помогало. Кое-кто даже объявил мне бойкот.

Ну ладно, пора собраться с силами и написать им, перед смертью не надышишься. И я пишу:

«Чатик, не тони! Рой, привет. Знаю, что виновата, принимаю целебные пендели. Давайте соберёмся вечером в обычном месте, родители у меня как раз идут в кино».

Три страшных секунды молчания в чате.

Восемь страшных секунд молчания в чате.