Глина - Дэвид Алмонд Страница 21

— Она тебя бросит, — говорит Фрэнсис.

Мы с ней столкнулись в коридоре, когда шли на урок к Трёпу. Пятница, урок этот был последним.

— Кто?

— Мэрилин Монро. Сам сообрази. Ты нас не видел, что ли?

Я пожал плечами.

— Видел, но сделал вид, что ослеп и оглох, скотина, — говорит Фрэнсис. — Зачем ей сдался парень, который не обращает на нее внимания, а потом весь день ходит как лунатик?

— Не знаю.

— Не знаю! Вот, этим все сказано. — И как ткнет меня в ребра. — Слушай, что с тобой такое? Ты что, не видишь, какая она прелесть? Что там у тебя в дурной башке?

Я хотел сказать «не знаю», но не стал.

Фрэнсис щелкнула пальцами у меня под носом:

— Ку-ку! Ку-ку! Есть кто дома?

Я пожал плечами.

Она головой тряхнула:

— Все, достукался. Я ей так и скажу: бросай его.

— Ну и пусть бросает!

— И бросит. Тратить время на такого тюфяка!

И чуть не бегом дальше. Мария уже сидела в классе. Когда я вошел, Фрэнсис что-то шипела ей в ухо и размахивала руками. Обе захихикали. Посмотрели на меня, потом отвернулись, скорчили рожи, фыркнули. Я сел рядом с Джорди. Он отодвинулся вместе со стулом.

— Рассаживайтесь! — говорит Трёп.

Он посмотрел в какие-то записи:

— Так, на чем я остановился?

— На своей жопе, — бурчит Джорди.

— Ага! — говорит Трёп. — Глина!

Вытянул руку, а в ней глиняная кругляшка.

— Простейшая вещь на свете, — сказал Трёп. — Шматок грязи. Мягкая, мерзкая, липкая, вязкая, текучая, бесформенная. А может, нас к ней так тянет потому, что она напоминает нам нас самих — нашу человеческую мерзостность и бесформенность?

Помолчал. Обвел класс взглядом.

— Мерзостность, — говорит. — Что, правда? Можем ли мы употребить это слово применительно к самим себе?

Все молчат.

Фрэнсис посмотрела на меня. Кивнула.

— Ты хочешь сказать — да?

— Да, сэр, — говорит Фрэнсис.

— При этом есть люди, — продолжает Трёп, — которые утверждают, что мы полная противоположность грязи, что мы возвышенны и одухотворенны. Правда ли это? Кто так думает? Кто думает… — И дальше совсем тихо: — Что мы — ангелы?

Джорди поднял руку:

— Я, сэр.

— Спасибо, Джорди, — говорит Трёп. — Я и сам часто такое про тебя думал. Но… — Тут он распахнул глаза и поднял палец, как делал всегда, когда ему казалось, что он изрекает что-то страшно умное. — А может, верно то, что истина где-то посередине? Может, верно то, что мы и то и другое? Мы мерзостны, но мы и одухотворенны? Кто с этим согласен?

— Я, сэр, — пробормотало несколько голосов.

— Великолепно! Что ж, двинемся дальше. Может, нам так нравится лепить из глины потому, что при этом видно, как акт творения может…

— Завелся, чтоб его, — бормочет Джорди. — Сколько можно?

Трёп все тараторит. Расхаживает перед нами, закрыв глаза, постукивает себя пальцами по вискам, таращится на небо за окном.

Джорди на меня смотрит. Потом взял и нацарапал что-то на листочке:

«Череп это про что? Хрень с поцелуем».

— Чего? — спросил я шепотом.

Он опять пишет:

«Поцелуй. Обжиманки».

Смотрит на меня. На лице ухмылка. Я щелкнул языком, скорчил рожу. Он закатил глаза и губы в трубочку, будто для поцелуя. Я начал было сочинять записку в ответ, но не знал, что написать.

Наконец получилось:

«Отвали».

Он сделал вид, что страшно удивился.

— Джорди, у тебя все в порядке? — оборвал себя Трёп.

— Да, сэр.

— Вот и прекрасно. А то мне на миг привиделось, что мои слова вызвали у тебя какой-то отклик.

— Нет, что вы, сэр.

— Вот и прекрасно.

Трёп вскинул руку и перехватил в воздухе брошенную кем-то мармеладку. Сунул ее в рот.

— Иногда, — говорит, — я задаюсь вопросом: «Зачем я им все это рассказываю? Зачем мне это надо?»

— Потому что ты козел, — бормочет Джорди.

— Но я не позволяю себе пасть духом. Я говорю себе: «Но ведь есть же и те, кто тебя слушает, Питер Патрик Паркер, они всегда были и всегда будут. А потому!..» Кстати, чьи мармеладки?

— Мои, сэр, — сказал Джимми Кей.

— Тогда можно мне еще одну, Джеймс, дабы подкормить поток моих слов? Красную, если есть.

Джимми бросил ему мармеладку, Трёп поймал, пожевал, поехал дальше.

— А может ли быть, — говорит, — что в этом комке глины мы видим тело без души и это вдохновляет нас на…

— Козел, — повторил Джорди.

«Поцелуй, — написал. — Дейви и Стивен Роуз…»

Я прочитал. Выкатил ему губу. Он нацарапал еще одну записочку, свернул, бросил Фрэнсис и Марии. Развернула Фрэнсис. Прижала руку к губам. Хрюкнула. Хихикнула.

— И-и-и-и! — сказала и передала записку Марии.

Мария наморщила лоб. Посмотрела на меня. В глазах — ничего, но тут Фрэнсис толкнула ее локтем, что-то еще прошептала в ухо, и Мария тоже захихикала.

Трёп все разливается.

— И-и-и-и! — сказала Фрэнсис.

— Да, мисс Мэлоун? — говорит Трёп.

— Э… сэр, — говорит Фрэнсис, — это очень… ну…

— Непостижимо? — подсказывает Трёп.

— Да, сэр, — говорит Фрэнсис.

— И даже страшно?

— Да, сэр.

— Согласен. Сама мысль, что нам, возможно, суждено возвратиться в землю. Мысль, что мы можем стать твердыми, тяжелыми, однородными, игрушками в руках нашего творца…

— Просто кошмар какой-то, сэр, — сказала Фрэнсис.

— Вот именно, — подтвердил Трёп.

— Ужас, — сказала Фрэнсис. И хихикнула. — Безобразие, стыд, позор, — сказала Фрэнсис. — И Мария тоже так думает.

— Правда? — спросил Трёп.

Фрэнсис ее в бок толкнула.

— Да, безусловно, сэр, — сказала Мария.

Трёп так и засиял.

— Это всего лишь концепция, — сказал он. — Вероятность. — Положил ладони на их парту, наклонился. — Я очень рад, что заставил вас думать.

— Да, сэр, мы вовсю думаем, — сказала Мария.

— И-и-и-и! — сказала Фрэнсис. Выкатила глаза в мою сторону. — И-и-и! И-и-и-и-и!