Мальчик. Рассказы о детстве - Роальд Даль Страница 21

Это моя ПОЛОСКА № 1, полученная в этом семестре.

В прошлом семестре я получил 0 ПОЛОСОК, включая отменённые.

В данном семестре, до сегодняшнего дня, я заработал 0 ЗВЁЗД.

Это мой 7 семестр в Школе.

В конце предыдущего семестра на моём счету было

Четвертей Звезды 5, Полосок 0

Подпись ученика: Р. Даль

…Я уже получил одну Четверть Звезды по арифметике у нашего нового учителя мистера Гоппа и не получил ни одной Полоски.

Оставшуюся часть Подготовки я сидел за партой и ничего не делал. Пера у меня не было, так что я не мог добавить в свою «Историю одного пенни» ни единого слова, и мне пришлось дописывать её на следующий день после уроков, вместо игр.

Наутро после молитвы директор спросил, кто получил Звёзды и Полоски. Шаг вперёд сделал только я. По обе стороны от директора, на таких же стульях с высокими прямыми спинками, сидели наставники, и я мельком успел заметить среди них капитана Хардкасла со сложенными на груди руками и дёргающейся головой; его мутно-голубые глазки пристально смотрели на меня, и на лице было всё то же ликование. Я вручил директору Полоску. Он взял её и прочёл всё, что было на ней написано.

– Как только мы закончим, – сказал он, – марш ко мне в кабинет.

Пять минут спустя, на цыпочках, дрожа крупной дрожью, я вошёл в дверь, обитую зелёным сукном и ведущую в священную обитель директора. Я постучал в дверь его кабинета.

– Войдите!

Я повернул ручку и вошёл в большую квадратную комнату с книжными шкафами, мягкими креслами и гигантским письменным столом с красной кожаной столешницей. За столом восседал директор, держа двумя пальцами мою Полоску.

– Что ты можешь сказать в своё оправдание? – спросил он, опасно сверкнув белыми акульими зубами.

– Я не лгал, сэр, – сказал я. – Честное слово, не лгал. И не пытался жульничать.

– А капитан Хардкасл утверждает, что и лгал, и пытался, – сказал директор. – Ты обвиняешь капитана Хардкасла во лжи?

– Нет, сэр! Что вы, сэр!

– Вот и я на твоём месте не стал бы.

– У меня сломалось перо, сэр, и я попросил Добсона одолжить мне перо.

– Капитан Хардкасл утверждает иное. Он говорит, что ты просил у Добсона помощи с сочинением.

– О нет, сэр. Я сидел очень далеко от капитана Хардкасла, а говорил я шёпотом. Он просто не мог бы расслышать, что я сказал, сэр.

– То есть ты всё-таки обвиняешь его во лжи.

– Нет, сэр! Нет, сэр! Я бы ни за что не посмел!

В игре против директора у меня не было ни малейшего шанса. На самом деле мне, конечно, хотелось сказать: «Да, сэр, если вы так уж хотите знать, я обвиняю капитана Хардкасла во лжи, потому что он лжец!» – но об этом нельзя было и помыслить.

Однако у меня оставалась ещё одна козырная карта – по крайней мере, я так думал.

– Вы могли бы спросить Добсона, сэр, – прошептал я.

– Спросить Добсона? – возвысил он голос. – С какой стати мне спрашивать Добсона?

– Он скажет вам, о чём я просил его, сэр.

– Капитан Хардкасл – офицер и джентльмен, – сказал директор. – Он рассказал мне, что произошло. Зачем мне о чём-то расспрашивать глупого мальчишку, если я уже знаю правду от капитана Хардкасла?

Я молчал.

– За разговоры во время Подготовки, – продолжал директор, – за ложь и за попытку жульничать я назначаю тебе шесть ударов тростью.

Он поднялся из-за стола и прошагал в противоположный конец кабинета, к угловому шкафу. Со шкафа он достал три очень тонкие жёлтые трости, каждая с изогнутой рукоятью. Несколько секунд он пристально рассматривал их, потом выбрал одну, а две другие положил обратно на шкаф.

– Нагнись.

Снова трость

Я боялся этой трости. Вряд ли в мире нашёлся бы хоть один маленький мальчик, у которого при виде неё сердце не ушло бы в пятки. Это было не просто орудие для битья. Это было оружие. Оно ранило. Оно рвало кожу. От него оставались страшные чёрные и красные синяки, которые не проходили по три недели и всё это время болели пульсирующей болью – ты чувствовал в них удары собственного сердца.

Я сделал ещё одну, последнюю попытку.

– Я не виноват, сэр! – выкрикнул я. Собственный голос показался мне чужим от страха. – Клянусь, я говорю правду!

– Замолчи и нагнись! Коснись пальцами носков!

Я очень медленно наклонился. Потом я зажмурился и приготовился к первому удару.

Хрясь! Это было как выстрел из ружья! Когда тростью очень сильно бьют по ягодицам, зазор во времени между ударом и болью составляет около четырёх секунд. И опытный истязатель всегда делает паузы между ударами, чтобы боль достигла пика.

Так что после первого хрясь я несколько секунд ничего не чувствовал. Потом мои ягодицы обожгла чудовищная жгучая терзающая невыносимая боль, и, когда она дошла до высшей, самой мучительной точки, последовал второй хрясь. Я что было сил вцепился в свои лодыжки и закусил нижнюю губу. Я твёрдо решил не издавать ни звука, чтобы не доставлять палачу дополнительного удовольствия.

Хрясь!.. Пауза в пять секунд.

Хрясь!.. Ещё пауза.

Хрясь!.. И ещё одна.

Я считал удары и после шестого понял, что я выдержал, и выдержал молча.

– Достаточно, – сказал голос сзади.

Я выпрямился и изо всех сил сдавил свои ягодицы обеими руками. Так всегда бывает, это инстинктивная, автоматическая реакция. Боль такая ужасная, что ты пытаешься схватить её и задушить, и чем сильнее ты сжимаешь больное место, тем тебе легче.

Не глядя на директора, я похромал по толстому красному ковру к двери. Дверь была закрыта, и открывать её для меня никто не собирался, так что мне пришлось на пару секунд отпустить одну руку и повернуть дверную ручку. Наконец я оказался за дверью, в коридоре священной обители.

Там же, прямо напротив директорского кабинета, располагалась учительская. Все наставники ещё сидели там, собираясь разойтись по классам, и я, несмотря на страшную боль, не мог не заметить, что дверь учительской была открыта.

Почему она была открыта?

Уж не нарочно ли её оставили открытой, чтобы им всем лучше было слышно?

Конечно нарочно! Я нисколько не сомневался, что открыл её не кто иной, как капитан Хардкасл. Я так и видел, как он стоит в окружении других учителей и хрюкает от удовольствия при каждом ударе.